Они говорили еще полчаса и сговорились на пятнадцати тысячах. Чомбэ и Хихона были не особенно довольны.
– Только из уважения к вам, другим мы бы ни за что не уступили столько, – сказал Хихона.
Встретиться уговорились на другой день в десять часов утра. Трокадэро должен был принести деньги, а они – выдать парня, которому нужно было пройти под гробом.
– Как только сделает, что надо, сразу отпустите, чтоб никто его не тронул, – потребовал Чомбэ. – Не стоит из-за такой мелочи нас обижать и терять наше уважение к вам.
Трокадэро нехотя кивнул:
– Только завтра встретимся здесь, за складами, на площади слишком много зевак собирается.
Романоз решил подмазаться к кукийским.
– Если такие люди, как мы с вами, не поймут друг друга, кто же еще сможет это сделать? – расплылся он в улыбке до ушей и с обоими попрощался за руку.
– Спасибо, – сказал Трокадэро с серьезным выражением лица и тоже обменялся с ними рукопожатием.
Куса даже не взглянул на них, на лице его было презрение, он подошел к машине и сел. Я догадался, что у каждого из них была своя роль.
– Ты что, остаешься? – окликнул меня Трокадэро.
Я очнулся. У меня было странное ощущение, что меня с ними ничего не связывало, что я просто наблюдал за событиями.
Только Толик завел машину, как к нам подошел Чомбэ.
– По дружбе хотим вас уважить, примите от нас курево, – предложил он Трокадэро.
– Не надо, – покачал головой Трокадэро, – мы далеки от таких удовольствий.
Когда съехали вниз, Толик сказал:
– Как появился новый министр внутренних дел, город наполнился куревом и наркотой, в прошлом году такого не было.
– Чем больше одурманенных, тем им спокойней, – заключил Трокадэро. Он говорил обычно таким тоном, будто предупреждал: только посмей не поверить.
Романоз и Куса подъехали к той же закусочной, их поджидал Вагиф. А мы переехали через пути и стали спускаться к центру города. Трокадэро повернулся ко мне:
– Поужинаем вместе?
Я устал быть рядом с ним в постоянном напряжении, хотелось только одного – убраться поскорей, но я испугался, как бы он не обиделся и не переменил своего отношения ко мне, поэтому улыбнулся и кивнул.
– Мы приглашаем, – добавил он.
Мы вошли в хинкальную на Колхозной площади, прошли в самый конец и сели за угловой столик. Было жарко, Толик расстегнул пуговицы на сорочке, показался большой серебряный крест.
– Дедовский, – сказал он, – дед был царским офицером, воевал на стороне грузин, против большевиков, в двадцать первом погиб в бою под Коджори.
– И мой дед там сражался, – сказал Трокадэро.
Я знал о тех боях от Мазовецкой. Оказывается, мой дед возглавлял конный полк, дважды был ранен и самым последним оставил поле боя. Мне захотелось рассказать об этом, но я не стал, вдруг они приняли бы это за бахвальство, я постеснялся.
Официант поставил на стол деревянное блюдо, полное хинкали, затем принес бутылку водки и кружки с пивом. Я так увлекся едой, что обо всем позабыл. Когда в конце концов я поднял голову, заметил, как Трокадэро и Толик удивленно уставились на меня.
– Очень вкусные хинкали, – оправдался я. Опрокинул рюмку водки, запил пивом и прикурил сигарету. Догадывался, что-то не так, такие люди так запросто не возьмут тебя в свою компанию, но ответа у меня не было, да и чувствовал я себя прекрасно.
В какое-то мгновение я вдруг решил спросить: «Как думаете, кто убил Рафика?» Но мозгов хватило, и я прикусил язык. Даже знай они ответ, разве бы мне сказали?
Потом Трокадэро спросил у меня:
– Что там было, в ментовке?
Я рассказал.
– Повезло, что тебя не было в городе, – сказал он под конец, – а не то они так легко тебя не выпустили бы. – Потом добавил: – Хаима зря там держат.
Когда зашел разговор о дядях Хаима, Толик спросил:
– С одним ясно, у него сердце не выдержало, но почему другой покончил с собой, не понимаю?
– Наверное, почувствовал, что не выдержит и заговорит, – пояснил Трокадэро.
– Да, но кто-нибудь все равно проболтается, столько народу арестовано, – сказал я.
– Значит, он знал больше других, иначе какой в этом смысл?
– Такие люди вызывают у меня уважение, – сказал Толик.
– И у меня! – согласился Трокадэро.
«Что может быть важнее жизни для человека?» – думал я и считал поведение покойных глупостью, но не мог же я сказать это вслух.
– Что же он мог такого знать? – спросил я.
– Говорят, они накопили долларов немерено и где-то припрятали, – сказал Толик.
Я усомнился в сказанном:
– Деньги живым нужны, к чему они мертвым?