Солнце любви [Киноновелла]

Эссекс не напугал Елизавету, а ошеломил, заставив забиться ее сердце, как в молодости, и сам повел себя, как влюбленный.

ГРАФ ЭССЕКС. Какое зрелище! Скакал всю ночь, пока возлюбленная здесь томилась, не зная сна от страсти и тревоги, как Геро в ожидании Леандра, переплывающего Геллеспонт.

ЕЛИЗАВЕТА. Откуда взялся ты? Из сновидений? Под утро страсть особенно сладка. Ты возбудил, как в юности, любовь, хотя, как дуб могучий, рухнул наземь. Когда же ты успел вдруг превратиться во воплощенье мужества и силы, лишившись юно-дерзкой красоты, прелестной тайны счастья и любви, что видят в женщинах совсем напрасно?

ГРАФ ЭССЕКС. Я слышу радость и волненье неги. Так, значит, я прощен за свой порыв увидеться с тобой, или погибнуть в сетях невидимых моих врагов, опутавших со мною и твой разум?

ЕЛИЗАВЕТА. Ну, встань, иди переоденься. После мы переговорим наедине, чего ты домогаешься полгода бездейственных, бесславных, до позора с отрядом сэра Генри Харрингтона и перемирия с повстанцами. Не знаю, в чем найдешь ты оправданье.

Королева Елизавета дала Эссексу полуторачасовую аудиенцию, заставив других прождать в приемной, как бывало лишь в юные годы графа. Затем Эссекс обедал вместе с королевой, он говорил один за столом, рассказывал про Ирландию, будто он покорил страну и народ.

У королевы сэр Роберт Сесиль и Уолтер Рали.

СЭР РОБЕРТ. Ваше величество! Мятеж не подавлен, английская армия лишилась без генерального сражения трех четвертей своего состава и на грани катастрофы.

СЭР УОЛТЕР РАЛИ. Ваше величество! Граф Эссекс совершил противозаконный акт, покинув Ирландию без вашего разрешения и захватив замок Нонсеч со своими приверженцами.

ЕЛИЗАВЕТА. В самом деле! Он застал меня врасплох. Посадить Эссекса под комнатный арест.

СЭР РОБЕРТ. Ваше величество! Эссекс не должен находиться в замке.

ЕЛИЗАВЕТА. Посадить Эссекса под домашний арест. Пусть дожидается разбирательства и суда.

27

Квартира Шекспира. Поэт за столом при свечах. Он пишет. А на ковре, который висит у стены, как занавес, мы видим Уильяма Герберта при дворе с двумя ликами женщин - королевы и смуглой леди, одетых под стать, строго и пышно, и слышим голос Шекспира:

Не обручен ты с музою моей.
И часто снисходителен твой суд,
Когда тебе поэты наших дней
Красноречиво посвящают труд.

Твой ум изящен, как твои черты,
Гораздо тоньше всех моих похвал.
И поневоле строчек ищешь ты
Новее тех, что я тебе писал.

Я уступить соперникам готов.
Но после риторических потуг
Яснее станет правда этих слов,
Что пишет просто говорящий друг.

Бескровным краска яркая нужна,
Твоя же кровь и без того красна.
{82}

Между тем становится ясно, что Шекспир продолжал по-прежнему любить Мэри Фиттон, есть немало сонетов, написанных впоследствии, возможно, наблюдая издали или предугадывая ее отношения с Уилли Гербертом. Вспомнив в ночи о ней, поэт восклицает:

Откуда столько силы ты берешь,
Чтоб властвовать в бессилье надо мной?
Я собственным глазам внушаю ложь,
Клянусь им, что не светел свет дневной.

Так бесконечно обаянье зла,
Уверенность и власть греховных сил,
Что я, прощая черные дела,
Твой грех, как добродетель, полюбил.

Все, что вражду питало бы в другом,
Питает нежность у меня в груди.
Люблю я то, что все клянут кругом,
Но ты меня со всеми не суди.

Особенной любви достоин тот,
Кто недостойной душу отдает.
{150}

Самое интересное, среди сонетов, которые, как считали, обращены к другу, а многие оказывались посвященными смуглой леди, попадаются такого содержания, словно в них поэт обращается равно и тому, и той.

Ты украшать умеешь свой позор.
Но как в саду незримый червячок
На розах чертит гибельный узор,
Так и тебя пятнает твой порок.

Молва толкует про твои дела,
Догадки щедро прибавляя к ним.
Но похвалой становится хула.
Порок оправдан именем твоим!