ПОЛИНА. С ним не Бог, а дьявол, если он таков.
ПОТЕХИН. Я сейчас.
Полина поднялась в спальню, где ничто не говорило о свидании влюбленных, столь сильно на нее подействовавшем, до тошноты. Может быть, здесь ничего не было, кроме нескончаемой истомы любви и нежности, что влюбленные ощущают в объятиях друг друга?
Потехин, проходя через гостиную, ощутил на себе знакомый взгляд и обернулся: на него смотрела госпожа Ломова, явно выдвигая профиль с поверхности холста, захлопала ресницами и полуоткрыла рот от удивления и смеха.
ПОТЕХИН. Добрый вечер!
ЕВГЕНИЯ (прищуривая глаза). Как! Уже вечер?
Гостиную заливал полуденный свет. Потехин невольно отступил в сумерки ночи.
Гостиную заливал полуденный свет. Евгения Васильевна шевельнулась в кресле с чувством неловкости. Орест Смолин стоял перед нею за мольбертом.
СМОЛИН. Что случилось?
ЕВГЕНИЯ. Знаете, мне показалось, что я в сию минуту пробудилась.
СМОЛИН. Так бывает, в тишине летнего дня в деревне, - а здесь у вас, как в деревне, - таинственной и беспредельной, когда вдруг душа, как на зов или звук, отзывается, встрепенувшись, как от сна или думы. Я просыпаюсь много раз на дню.
ЕВГЕНИЯ. С вами ясно. Уходя в работу с головой, вы часто забываете, где находитесь. А я куда ухожу? У меня и дел-то никаких нет.
СМОЛИН. Вы не производите впечатление праздного человека. Хозяйке такого дома приходится вертеться, и вы постоянно заняты.
ЕВГЕНИЯ. Визиты, прогулки, поездки по магазинам не ахти какое занятие.
СМОЛИН. Скучно?
ЕВГЕНИЯ. Нет, скуки я не знаю, но во всем этом нет ничего увлекательного, захватывающего, как в вашей работе.
СМОЛИН. В моей работе принимаете участие и вы. Вообще в душе вашей идет какая-то работа, поэтому за светскими обязанностями вы не скучаете.
ЕВГЕНИЯ. Откуда вы столько знаете обо мне?
СМОЛИН. Занимаясь вот уже полгода одним вашим платьем?
ЕВГЕНИЯ. Я немного училась живописи. Мне понятны ваши усилия.
СМОЛИН. Благодарю вас! Редко модели проявляют такое понимание усилий художника, как вы. Тем более досадно, что я никак не могу закончить этот портрет.
ЕВГЕНИЯ. Мы уезжали, сеансы надолго прерывались. Затем вы находили меня другой. И я вас не узнавала. И проходили дни и месяцы, пока мы не попадали в прежнюю колею.
Он остановился, испытывая досаду, что разговорился.
СМОЛИН. На сегодня, пожалуй, все.
ЕВГЕНИЯ. Теперь вы пробудились?
СМОЛИН. Да. (Мысль вслух вослед модели.) И вижу, вы прекраснее, ослепительнее, чем этот жалкий портрет!
Евгения ушла к себе переодеться, позвав горничную. Помогая госпоже одеться, девушка вдруг покатилась со смеху.
ЕВГЕНИЯ. Марианна! Чему ты смеешься?
МАРИАННА. Я думаю, вы удивитесь, как я. Этот художник, не закончив вашего портрета, просит меня попозировать ему...
ЕВГЕНИЯ. Ему нужна натура, я слышала об этом.
Евгения оделась в новое платье, с виду простое, как у курсисток.
МАРИАННА. Ему нужна я, в чем мать родила.
Марианна, широким шагом отходя от зеркалов, сделала движение руками, будто сбрасывает с себя одежду.
ЕВГЕНИЯ. Художникам это бывает нужно.
МАРИАННА. Но он же работает над вашим портретом и никак не может закончить. А зачем нужна ему еще я?
ЕВГЕНИЯ. Для других нужд. Ну, для другой какой картины.
МАРИАННА. Это разрешение?
ЕВГЕНИЯ. Если ты готова, пожалуйста.
МАРИАННА. Я не знаю, сумею ли? Это же не в платье сидеть в кресле, как вы.
ЕВГЕНИЯ. Что платье, когда он видит тебя насквозь.
МАРИАННА. Ничего не видит, кроме вашего платья, с которым возится уже полгода. И платья не видит.
ЕВГЕНИЯ. О чем ты?
МАРИАННА. Видит одну вас.
ЕВГЕНИЯ. Я и говорю: видит тебя насквозь.
МАРИАННА. А я-то вижу: он влюбился в вас по уши. Поэтому тянет с портретом, делая вид, что платье не дается. А на самом-то деле, это вы ему не даетесь.
Евгения направилась было к выходу и обернулась.
ЕВГЕНИЯ. Ты понимаешь, о чем говоришь? И с тебя он будет писать, с обнаженной, думая вовсе не о том, что тебя занимает.
МАРИАННА. Что меня занимает? Мне и так хорошо у вас.
ЕВГЕНИЯ. Это твой возраст и добрый нрав. Это и заметил в тебе Орест.
МАРИАННА. Он видел меня, когда я выходила из ванны.
ЕВГЕНИЯ. Как! Ты принимала ванну к его приходу нарочно?
МАРИАННА. Вы велели мне приготовить ванну для него. Это в ту пору, когда он здесь дневал и ночевал в ожидании сеанса, а вы все заняты были, и он писал всех ваших домочадцев. Я приготовила ему ванну, а он все не идет. Я взяла и окунулась. Слышу идет, я вскочила, он входит; я замерла, а он прищурился и так хорошо любуется, затем щелкнул пальцами, мол, иди, хорошего помаленьку. С тех пор у него засела мысль в голове писать с меня.
ЕВГЕНИЯ. Прекрасно! Ведешь себя, как субретка, откуда и набралась? Смотри же! Приедет мой отец, заметит что, отправит в деревню.
МАРИАННА. Что мне художник? Он в вас влюблен.
ЕВГЕНИЯ. Прекрати! Это не шутки. Молись, чтобы он влюбился, пока будет писать с тебя.
МАРИАННА. А вам не будет жалко?
ЕВГЕНИЯ. Чего?
МАРИАННА. Ну, не знаю.
ЕВГЕНИЯ. Иди, иди. Я сейчас выйду в сад.
Сад. Нередко после сеанса Евгения Васильевна выходила на прогулку по саду или просто проводить художника. С некоторых пор Ореста Смолина смущали эти прогулки, и он спешил раскланяться. Она протягивала руку для пожатия.
ЕВГЕНИЯ. До завтра.
СМОЛИН. А завтра сеанса не будет.
ЕВГЕНИЯ. Не будет? У вас свидание?
СМОЛИН. Нет, это у вас благотворительный концерт.
ЕВГЕНИЯ. А разве вы не можете придти на благотворительный концерт? Я приглашала всех, кого могла, смела пригласить, а вас нет? Там будет выступать Шаляпин.
СМОЛИН. Я боюсь вам надоесть, прежде чем окончу портрет.
ЕВГЕНИЯ. Если бы вы могли мне надоесть, давно бы надоели. Но вы мне интересны, как в первый день, когда я от робости и стеснения ни слова не вымолвила.
СМОЛИН. А глядели свысока, как, впрочем, и сейчас смотрите.
ЕВГЕНИЯ. Свысока - это маска. Она к вам не относится. Я на вас смотрю снизу вверх. Вы такой умный.
СМОЛИН. Умный? Я вам двух слов толком не сказал.
ЕВГЕНИЯ. Вы сказали мне больше двух тысяч слов. Я счет потеряла.
СМОЛИН. Как! Вы считали?
ЕВГЕНИЯ. Считала, чтобы в точности знать, довольны вы своей работой или нет. Или: довольны вы мною или нет. Это не всегда совпадало. Ну, в общем, ваше настроение я легко угадываю.
СМОЛИН. Сейчас у меня какое настроение?
ЕВГЕНИЯ. Вы светитесь от радости и готовы поцеловать мне руку.
СМОЛИН. Почему руку?
ЕВГЕНИЯ. Я ошиблась? Вы хотите меня поцеловать в губы?
СМОЛИН. Да. Вы же сами сказали, что вы смотрите на меня снизу вверх.
ЕВГЕНИЯ. Да.
СМОЛИН. Вы согласны?!
ЕВГЕНИЯ. Это же игра. Вы поймали меня на слове.
СМОЛИН. Нет, я поцелую вас всерьез - в наказание вам.
ЕВГЕНИЯ. Играть не умеете? Все всерьез.
Он потянулся к ней, и они поцеловались. В глазах ее искрился смех, а затем просияла нежность. Она переступила с одной ноги на другую, при этом оставаясь с ним на одной высоте. Она молча смотрела на него, словно не в силах отвести глаз, как зачарованная. Что-то детское.
СМОЛИН (уходя, мысли вслух). Боже! Она любит меня? Или это игра? Ну, конечно! И ты играй!
Сцена имеет продолжение во времени. Теперь они чаще прогуливались одни в саду.
ЕВГЕНИЯ. Я снова как будто проснулась.
Евгения огляделась вокруг: они остановились у ледника - небольшого холма с дверью в подземелье, где лед с реки не таял почти все лето. Здесь высились сосны.