Коробов в светлом дачном костюме и в пенсне напоминал Чехова, словом, профессора его времени, а дети его - студент, гимназистка и гимназист - с веселостью подыгрывали ему.
МОРЕВ(в обличье Пьеро). Вот профессор и его семья!
Юля явилась в маске и чудесном платье Коломбины, как с картины Константина Сомова. И она сразу атаковала Пьеро.
ЮЛЯ. Милый Пьеро!
МОРЕВ. О, Коломбина!
ЮЛЯ. Вижу, вижу, вы рады мне. А пригласить забыли.
МОРЕВ. Я здесь более случайный гость, чем вы, Коломбина.
Проносятся звуки флейты и рожков, и проступают деревья, а под сенью ветвей беседка, увитая вся вьюном с белыми колокольчиками.
На пьедестале высилось изваяние, вне всякого сомнения, Афродиты классической эпохи.
СТУДЕНТ. Это скульптура или обнаженная женщина?
ГИМНАЗИСТКА. Статую нельзя назвать беломраморной, она скорее розовая, как женское тело.
КОРОБОВ. В древности статуи окрашивали.
ГИМНАЗИСТ. Там стоит живая женщина. Прямо страх!
Морев и Юля, выбежав в сад, как только там объявились раженые, обратили внимание на Пьеро и Коломбину, одетых во всем под стать им.
МОРЕВ. Это художник Орест Смолин и госпожа Ломова.
ЮЛЯ (в бархатной полумаске). Как! Разве это не представление?.
МОРЕВ. Для нас похоже на представление, но это маскарад, который имел место еще в начале века.
ЮЛЯ. Разыгрываешь? (В беспокойстве.) Как это может быть?
Морев взял Юлю за руку, словно желая ее успокоить. Она отняла руку и оглянулась: где-то здесь в любой момент мог появиться ее муж.
ЮЛЯ. О привидениях я слышала, но это же... Нет, держись от меня поодаль, милый, пока не отыщешь для нас укромное место.
Между тем при первых звуках флейты сатиры погнались за нимфами, полуодетыми для приличия, - вскрики, восклицания, - полное впечатление вакханалии, что даже неловко наблюдать, да и не видать ничего толком.
За нимфой погнался Арлекин в костюме полувоенного образца, в треуголке.
ЛОМОВ (как Арлекин). О, нимфа! Постой!
МАРИАННА (как нимфа). Мне бежать достойней, чем падать навзничь в объятиях сатира, да тут же явится другой и третий. Как не надоест!
ЛОМОВ (как Арлекин). Я отбил тебя от разнузданных зверей, с копытцами, косматых. Ты моя!
МАРИАННА (как нимфа). Мне кажется, я всем им отдавалась без стыда.
ЛОМОВ (как Арлекин). То сон! Ты моя!
Арлекин обнимает нимфу, прижав ее к стволу дерева. Она хватается руками за сучья и подтягивается, вскрикивая от его поцелуев по всему ее телу - от плеч и грудей до живота, и, ускользая, отталкивает ногами.
Арлекин грохнулся наземь, нимфа спустилась и, вместо того, чтобы убежать, поставила ногу на грудь ему - в вольной позе, вся открытая его альчущему взору.
МАРИАННА. Признайте себя побежденным, сударь!
ЛОМОВ. Отдайся!
МАРИАННА. При всех меня можно лишь лицезреть. А отдамся я лишь милому.
ЛОМОВ. Кто твой милый?
МАРИАННА. Ясно, кто. Вот только Коломбина заигралась с ним. Вам игра, а нам слезы?
Нимфа убежала прочь, вскрикивая то ли от смеха, то ли от слез. Арлекин поднялся, загораясь ревностью и гневом. Перед ним, как вкопанный, встал дворецкий.
ЛОМОВ. Чего тебе?
КУЗЬМА. Публики набежало.
ЛОМОВ. Откуда?
КУЗЬМА. С улицы, видимо. Всем страх как любопытно, что здесь происходит. Есть и ряженые, вроде вас.
ЛОМОВ. Где хозяйка?
КУЗЬМА. Как мне знать? Все в масках.
ЛОМОВ. А меня как узнал?
КУЗЬМА. Как не узнать? Сам натягивал на вас треклятый мундир.
ЛОМОВ. А нимфу ты признал?
КУЗЬМА. А как же!
ЛОМОВ. Ты следил за нами, олух! Я знаю, ты неравнодушен к Марианне.
КУЗЬМА. А кто к ней равнодушен? Нимфа!
Евгению в ее прекрасном театральном платье и полумаске сопровождал Орест, с ними был Серж в женском платье и шляпке, что ему вполне шло и что весьма забавляло троицу, поскольку граф то и дело атаковал мужчин и вскоре у него объявились поклонники, удивленные, восторженные и даже нахальные.
ЕВГЕНИЯ (глядя сквозь прорези полумаски таинственно и нежно).. Серж действует на мужчин сильнее, чем мы, женщины. А на вас?
СМОЛИН. Это эффект маски. Вы сейчас для меня самая восхитительная загадка и счастье.
ЕВГЕНИЯ. Но вы же знаете, что это я!
Она рассмеялась, касаясь кончиком свернутого веера его руки, при этом ее губы приоткрылись, словно готовились к поцелую.
СМОЛИН. Я вас знаю, кажется, как никто.
ЕВГЕНИЯ. Вы меня знаете? Тогда в чем загадка?
СМОЛИН. Самая восхитительная! В этом все дело.
ЕВГЕНИЯ. И это счастье для вас?
СМОЛИН. Да.
ЕВГЕНИЯ. Вы меня любите?
СМОЛИН. Ну, это совсем банально, как ваше замужество.
ЕВГЕНИЯ. Но мое замужество было отнюдь не банально, а исключительно.
СМОЛИН. Бедный студент превратился в маркиза от архитектуры и привел в свой дом маркизу наших дней?
ЕВГЕНИЯ. Сказка!
СМОЛИН. Буржуазная сказка, в основе которой деньги и расчет.
ЕВГЕНИЯ. Деньги и расчет не исключают любви.
СМОЛИН. Разжигают аппетит, хотите сказать?
ЕВГЕНИЯ. Аппетит?
СМОЛИН. Страсть к хорошим вещам, драгоценностям, к дикованному дому, что сходит за любовь почище, чем любовь...
ЕВГЕНИЯ. Ромео и Джульетты?
СМОЛИН. Нет, Макбета и леди Макбет.
Эта сцена в отдалении от беседки, где продолжались вакхические пляски, привлекла внимание Потехина, который искал случая встретиться с госпожой Ломовой, но та не замечала его среди зрителей, которые естественно соблюдали дистанцию, как перед сценой или картинами, живыми картинами.
ЕВГЕНИЯ. Я ожидала, что вы скажете: почище, чем любовь Ромео и Джульетты.
СМОЛИН. Такова моя любовь к вам. Вы в моих глазах по-прежнему юны, будто и не выходили замуж.
ЕВГЕНИЯ. Это вы юны душой по-прежнему. А я-то давно замужем.
СМОЛИН. Это видимость. Вы по-прежнему юны, какой росли в Москве, вернее, в подмосковном имении, как Марианна.
ЕВГЕНИЯ. Вы же не знали меня в ту пору.
СМОЛИН. Я вижу вас в ту пору сквозь нынешнюю скуку вашей жизни, ваш внутренний образ, что воплощает Марианна чисто телесно. Поэтому я рисую с нее, но вас - вне светской условности и скуки.
ЕВГЕНИЯ. Я непременно должна просмотреть ваши рисунки.
СМОЛИН. Вы с нею одного роста, тонки и стройны и на лицо похожи, как сестры. Только вы умны, изнежены роскошью, она же простодушна.
ЕВГЕНИЯ. Как сестры? Мы из одной деревни. Там девки все под стать Марианне, а мужики - под стать моему отцу. Там народ красивый, свободный, будто крепостного права не было и в помине.
СМОЛИН. Сказка!
ЕВГЕНИЯ. Ни фига! Так выражается Марианна. Не верите?
СМОЛИН. Нет, я вам верю. Вы правдивы в каждом слове и взгляде. Вас полюбить страшно.
ЕВГЕНИЯ. Страшно?
СМОЛИН. Не полюбить, узнав вас, невозможно.
ЕВГЕНИЯ (рассмеявшись). Боже! Это же вы разыгрываете Коломбину как Пьеро. А я развесила уши!
СМОЛИН. Если вы принимаете мои признания за игру, играйте и вы, Коломбина! Пока Арлекин носится, как сатир, за нимфой.
ЕВГЕНИЯ. Иногда я думаю, это затея Арлекина, чтобы девушка служила вам моделью, а ему - какая есть. Признайтесь, милый Пьеро, он бывает на ваших сеансах!
СМОЛИН. О, Коломбина! Я вам мил?
ЕВГЕНИЯ. Милый Пьеро! Я готова это повторить тысячу раз.
СМОЛИН. Пьеро вам милее, чем Арлекин?
ЕВГЕНИЯ. В тысячу раз.
СМОЛИН. Разыгрываете меня?
ЕВГЕНИЯ. Я вступаю в игру, как вы того хотели, мой милый Пьеро.
СМОЛИН. Прекрасно! Прекрасно! Что дальше? Кто автор этой пьесы, хотел бы я знать.