Она и не подозревала, какое наслаждение доставило это зрелище Луису, наблюдавшему за каждым ее движением.
Эми медленно повернулась, и улыбка, игравшая на лице Луиса, начала меркнуть.
Перед ним стояла Эми, одетая в хлопковые панталоны и сорочку, отделанные кружевами и лентами, и такой милой застенчивой улыбки он никогда не видел на ее лице! Узкие лямки и короткий лиф сорочки позволяли видеть безупречные плечи цвета слоновой кости, лебединую шею и точеные руки, а высокая полная грудь скрывалась под искусно уложенным кружевом.
Узенький поясок панталон, доходивших до середины бедра, был тщательно завязан на тонкой талии, а нижнюю их кромку также украшало кружево… Да, этот легкий наряд таил в себе такой соблазн, что Луис с непривычки просто оцепенел. При виде ее длинных незагорелых ног и стройных бедер у него пересохло во рту.
— По… по-моему, нам уже пора нырнуть в воду. А ты как считаешь? — спросила она.
— Чем скорее, тем лучше, — подтвердил он.
И вот теперь, угнетающе-жарким июльским днем, они разделись до белья и, не теряя времени, взобрались по крутой каменистой тропинке среди скал, заросших диким виноградом, на широкий уступ рядом с низвергающимся потоком. Несколько секунд — и они уже стояли на краю, высоко над холодной глубокой заводью.
Луис ждал, пока она заплетала свои распущенные золотистые волосы в толстенную косу и как попало прикалывала ее на макушке. Покончив с этим делом, она покосилась на Луиса:
— Наконец-то готово. Будем нырять? Хочешь, я прыгну первая?
— Я придумал кое-что получше, — заявил он и опустился на колени, там где поверхность камня была гладкой. — Забирайся ко мне на закорки, прыгнем вместе.
— Вот это да! — с готовностью согласилась Эми. Обойдя вокруг него, она послушно обвила руками его шею, а ногами — туловище. Руками он подцепил ее под коленки и поднялся на ноги, подтянув ее как можно выше у себя на спине. Он встал на самый край уступа, так что пальцы его ног уже висели в воздухе.
— Держись крепче, — предупредил он и спрыгнул с уступа.
Пока они летели вниз, Эми отчаянно вопила. Но вот ныряльщики «солдатиком» пронзили спокойную гладь холодной заводи, и вода сомкнулась над их головами. Они погрузились почти до самого каменистого дна. Эми изо всех сил держалась руками и ногами за Луиса. Он резко заработал ногами, и они вместе вынырнули на поверхность. Здесь он подтянул ее так, чтобы она оказалась не за спиной у него, а лицом к лицу, поцеловал мокрые смеющиеся губы, и оба снова ушли на глубину.
Какое-то время они беззаботно играли в холодном бодрящем потоке, плавая наперегонки от берега к берегу, осыпая друг друга брызгами посредине и изображая акробатические трюки под водой. Когда Эми, задыхаясь и кашляя, вынырнула на поверхность после соревнования — кто дольше продержится под водой, обеспокоенный Луис сгреб ее в охапку, доплыл до отмели и вынес на руках из воды.
— Как ты себя чувствуешь? — тревожно спросил он, бережно усадив ее на одеяло, разостланное на траве в тени.
— 3-з-замечательно… замечательно, — умудрилась она выговорить, продолжая кашлять, и благодарно улыбнулась, когда он, как полагается при кашле, похлопал ее по спине.
Мало-помалу кашель прекратился, и на смену похлопыванию по спине пришли ласки. Потом настала очередь поцелуев, и вскоре дневная прогулка превратилась в волнующий опыт взаимного чувственного познания, который мог привести только к нарастанию безотчетной неудовлетворенности.
Или к исполнению желаний.
Глава 8
Ее блестящие, зачесанные кверху волосы без единой седой пряди еще сохраняли свой золотистый оттенок. Высокая гибкая фигура не утратила былой стройности. Морщины не пролегли у нее на лице, и светлая кожа оставалась такой же гладкой и свежей, как в те дни, когда она была юной и беззаботной техасской красавицей.
Только глаза выдавали ее возраст.
Окруженная всеобщим уважением старая дева из Нового Орлеана, мисс Маргарет Энн Салливен до сих пор еще считалась красивой женщиной. Даже ее живые глаза не потеряли яркой синевы. Однако в их глубине безошибочно угадывалось знание жизни, которое дается только самой жизнью: тихая печаль, которую оставляют пролетевшие годы, горечь от расставания с юношескими мечтами. Молчаливое достоинство человека, принимающего жизнь такой, как она есть.
С двадцати пяти лет и по сей день Маргарет Салливен жила в комфортабельном одиночестве в роскошном двухэтажном особняке на обсаженной деревьями Сент-Чарлз-авеню в аристократическом зеленом районе города.
Дом принадлежал самой Маргарет. Ее старший брат Уолтер был столь щедр, что приобрел для нее этот дом, когда она покинула Техас летом 1839 года… в ту пору ей было двадцать четыре года. Сейчас она отметила свой сорок первый день рождения и все это время жила здесь — в белоснежном доме, украшенном коваными железными решетками.
За долгие минувшие годы она ни разу не съездила в Техас.
Более десяти лет Маргарет Салливен занималась исследовательской работой: она состояла в штате отдела генеалогии университетской библиотеки. В деньгах она не нуждалась. Уолтер Салливен был весьма богатым человеком и следил за тем, чтобы жизнь не причиняла особых неудобств его единственной сестре.
Маргарет проводила дни в библиотеке, находя в работе радость и удовлетворение. Она любила с головой уходить в кропотливые изыскания, ей нравился энтузиазм молодых одаренных студентов, и она с удовольствием совершала ежедневную прогулку длиной в три квартала — от дома до увитого плющом университетского здания.
Она радовалась, что у нее есть причина, побуждающая ее каждое утро вставать с постели.
День за днем, когда часы били три, Маргарет Салливен надевала шляпу и перчатки, раскрывала зонтик, защищающий ее от солнечных лучей, и шествовала домой. И всегда, поднимаясь по ступеням крыльца к галерее, опоясывающей дом, она возносила в душе молитву, чтобы, вступив в вестибюль, она увидела письмо в серебряной корзинке для визитных карточек, стоявшей на столике у входа.
Если никакого письма там не было, она сразу поднималась по лестнице на второй этаж и, оказавшись у себя в комнате, одевалась по-домашнему и снова спускалась по лестнице. Она отправлялась в солнечную гостиную, где радовали глаз зеленовато-серые занавески из дамаста, окаймленные белоснежными кружевами, великолепный серый брюссельский ковер и камин с отделкой из зеленовато-серого каррарского мрамора, садилась на кушетку с шелковой обивкой и ждала, когда появится ее экономка Стелла — негритянка средних лет.
Ждать приходилось недолго. Через пару минут Стелла приносила блестящий серебряный чайный прибор. Устанавливая поднос на столик перед Маргарет, она пожимала крепкими плечами и извиняющимся тоном произносила:
— Писем сегодня нет, мисс Мэг. Маргарет откликалась с улыбкой:
— Может быть, завтра…
— Хорошо бы хоть завтра. — Затем Стелла обычно печально добавляла: — Уж до того тут тихо стало с той поры, как мисс Эми в Техас вернулась, слишком даже тихо, коли вы у меня спросите.
Не переставая бормотать, она удалялась на кухню, а Маргарет тем временем неторопливо прихлебывала чай.
Маргарет сразу обнаружила ожидавшее ее письмо, когда в один из жарких дней июля, пешком преодолев привычное расстояние в три квартала, добралась до дома, истомленная влажной духотой луизианского лета. Как только ее взгляд упал на белый прямоугольник конверта, надписанного мелким аккуратным почерком, она немедленно взбодрилась и ожила.
С улыбкой сняв шляпу и перчатки, она небрежно бросила их на столик и схватила письмо. Подобно юной нетерпеливой девочке, она немедленно присела на вторую ступеньку лестницы и поспешно разорвала конверт.
Милая тетушка Мэг!
Неужели в Новом Орлеане такая же жара, как в Орилье? Надеюсь, что нет: по-моему, твои прекрасные бегонии просто не смогли бы пережить такое лето, какое стоит у нас.