- Ага, скоро совсем калекой стану.
Они посмотрели друг на друга долгим взглядом, вспомнилась позапрошлая «странная» ночь, с нею.
- Ты-то хоть меня не мучай. Соле мио! — почему-то вдруг вырвалось уже далеким воспоминанием, он ужаснулся, а она «перевела», задумчиво улыбаясь:
- Солнце мое. Красиво.
- Интеллектуальная ты женщина, — попрекнул он шутливо-смущенно.
- Не намекай, будто я «синий чулок», просто люблю бельканто.
- Удивительно, что я почти ничего не знаю о тебе, что ты любишь, что тебе противно.
Она отвечала каким-то своим мыслям:
- Знаешь, я ее отлично помню.
А он отвечал своим:
- Продажная девочка, ты конечно, права, но в определенном смысле отнюдь не дешевка, и аккуратно копит на свой мещанский домик на лазурном берегу.
Лана не слушала (оба вели параллельные диалоги, как в драме абсурда):
- Она стояла во дворе под липой, словно Ева под яблоней, когда сняла бейсболку и льняные волосы заструились по плечам, по груди. Чуть- чуть вульгарна и очень обольстительна.
Петр наконец вник и сосредоточился.
- Ты видела Маргариту?
- Да, Маргарита. даже имя такое «говорящее». Мы были приглашены к Евгению Алексеевичу, но я наврала: голова болит. Не хотелось, неприятно было видеть вас обоих вместе, ведь я, что называется, уныло порядочная женщина.
- Нормальная, от пикантной ситуации в экстаз не приходишь.
- А ты был такой серьезный ученый юноша. В общем, муж ушел и я сразу позвонила тебе.
- Да, да: в девять на Тверском бульваре.
- И села у окна ждать девяти. Появилась молоденькая девушка, ну прямо амазонка в смелом таком наряде, в немыслимых шортах, и ты бросился к ней.
- К невесте брата. Я приглашал ее за стол, но она тоже не захотела. Мы поднялись к нам, шапочку она надела, а потом опять сняла.
- Ну и что?
- Все помнят эту бейсболку.
- Естественно. тем более девять лет назад эти американские штучки являлись престижной редкостью. Вот теперь. были бы деньги. — Лана прикоснулась обеими руками к полям своей шляпы, бросавшим кружевную женственную тень на пол-лица. — Нравится?
- Потрясающе.
- Французская. А тогда, увидев это юное чудо-юдо, я почувствовала, что просто смешна.
- Ты? Как можно сравнивать пошлейшую девку.
- Мужчина все может. впрочем, как и женщина. Ну, я задумалась о своей судьбе, как вдруг — звонок в дверь. Обманутый муж. Нет, его не обманешь! Сходу: «Петр — твой любовник?» Я оцепенела и молчу. А он: «Так что у тебя с этим бездарным философом?» «Бездарный» — самый сильный эпитет в устах ученого. Мне стало так смешно. — Лана пожала плечами. — Дамская истерика. Я захохотала, а он влепил мне пощечину. две или три. И тут в наступившей тишине мы услышали рыдания.
- Откуда?
- Из-за двери. ведь так и стояли в прихожей. И этот отчаянный плач так удивительно соответствовал атмосфере, что мы прямо замерли. Потом послышались поспешные шаги — вниз, а после долгой паузы — вверх.
- Спустился и поднялся один и тот же человек?
- По-моему, да. Я прислушивалась. бессмысленно, бесцельно, оттягивая объяснение. Потом сказала такую тривиальность, слов не нашли: «Петр — мой любовник». До сих пор стыдно его взгляда. Подумала: «Сейчас убьет!» Пауза длилась, длилась — и крик Подземельного в подъезде: «Убийство у Острогорских!»
Петр слушал жадно, сопереживая. Потом заговорил медленно, суммируя впечатления:
- Твои сведения чрезвычайно ценны, Лана. Только почему ты мне не рассказала об этом раньше?
- Я постаралась ту сцену, те постыдные для меня подробности забыть. Годы не вспоминала. И позавчера еще не отдавала себе ясного отчета в той мере опасности, которая тебе угрожает.
- А в результате сегодняшнего разговора со своим бывшим вдруг вспомнила и отдала отчет?
Лана сказала тревожно:
- Ты мне как будто не веришь.
- Что он наговорил тебе?
- Что ты уже не в первый раз увлекся, скажем мягко, женщиной определенного типа.
- А в муженьке твоем бушуют страсти.
- Не называй его.
- Нет, какая картинка! Сексуальный маньяк, испытывающий неодолимую тягу к мертвым проституткам: одной я раздробил череп, убрал свидетелей, теперь охочусь за второй. Сутенер беспокоится.
- А в тебе тоже бушуют.
- Ладно, ладно. Хозяин заведения беспокоится.
- Все это отдает клиникой. Я не хочу верить.
- Тебе пора в свою местную Швейцарию.
Она взглянула на наручные часики и поднялась — прелестная, по- европейски элегантная женщина, единственный человек, которому он мог доверять.
- Петр, неужели мы опять вот так разбежимся?
Он прижал ее руки к лицу своему, к горячим щекам.