- То есть у вас не было договоренности о свидании с Игорем на вечер?
- Не было. Но Маргарита отказалась: «К семи мы не успеем вернуться».
- К нам она и пришла в семь! Ты не уточнила, что у нее было назначено к этому сроку?
- Уточнила. «Дорогая для меня встреча».
- «Дорогая»? Двусмысленный эпитет.
- Понимаешь, я до похорон не имела понятия, что из себя представляют ее родители. Археологи, врала она, вечно в отъезда, квартиру выгодно сдают, потому она и снимает клетушку. Ну, я и поняла так: встреча с отцом или с матерью.
- Это уточняет картину! — воскликнул Петр Романович. — В наш Копьевский Маргарита не явилась импульсивно: вечерок был обусловлен заранее. Так вот почему ты пошла к жениху!
- Я не отдавала себе отчета — вдруг ужасно захотелось его увидеть, — но сейчас, задним умом, понимаю: что-то меня встревожило, какие-то намеки, язвительный хохот, ее улыбка… вот именно двусмысленная.
«Тот вечер был свободен только у Игоря, — соображал Петр Романович в волнении. — У моих юбилей, у Ангелевича жена.»
- Ты пришла к семи? У тебя был ключ?
- В восьмом часу. Ключ у меня был, но я им не воспользовалась: позвонила, открыл Игорь, очень взволнованный, начал рассказывать про Маргариту, про скандал за столом. Тут Подземельный грохнул в дверь и возвестил: «Убийство у Острогорских!»
- Как себя вел твой жених?
- Мы оба были в шоке.
- Где-нибудь по дороге, во дворе ты не видела Павла?
- Нет. Только дедушку, когда была в тоннеле. Он вошел в подъезд, а я еще во дворе посидела, как-то тревожно.
- Постой! Какого дедушку?
- Вашего. Ипполита Матвеевича.
31
Дедушка, в одних подштанниках, напоминающих кальсоны, полол морковь. «Погоди, закончу». Петр Романович, точно ученый пес на поводке, взявший след, нетерпеливо наблюдал за движениями дичи: как упруго перекатываются мускулы под сизо-рыжим пушком на плечах и на спине. Дай Бог каждому такое здоровье! Философ (и сам силой не обделенный) засомневался, справится ли он, в случае чего.
Наконец уселись за столик в теньке. «Примем по стаканчику?» — «Нет, нет, мне некогда». Одновременно закурили, каждый свои; полковник, как и зять, предпочитал папиросы.
- Ипполит Матвеевич, в свете новых данных, вернемся к вашему твердокаменному «сидению в прихожей» девять лет назад. — Петр Романович пошел напролом и тотчас почуял, как старик напрягся.
- Что за новые данные?
- Вас видели, — сообщил «сыщик» туманно.
- На пушку берешь?
- Клянусь. Свидетель готов дать официальные показания.
- Кто свидетель-то?
- На очной ставке узнаете.
Полковник, также проявив нюх, поверил; очень светлые, как у дочери, холодноватые глаза вонзились в лицо собеседника.
- Да, виноват, — отозвался сдержанно.
- В чем?
- В сокрытии данных.
- Ну?
- Я правда выходил.
- Куда?.. Что молчите?
Бравый старик и впрямь как-то внезапно состарился, съежился, сгорбился. Бьет на жалость!
- Куда?
- Во двор.
- Зачем?
- Мне послышался крик.
- Во дворе?
- Не знаю.
- Никто из свидетелей как будто ничего подобного не слышал.
- Не знаю. Слабый крик где-то в отдаленье.
- Когда это случилось?
- Разве упомнишь.
- Ну, сориентируйтесь! Игорь ушел вслед за Ангелевичем, Ольга ушла.
- Да, после. Ее каблучки процокали. Я плакал, слыша жуткие вопли внука.
- Про слезы мне известно, не повторяйтесь.
- Вдруг — крик. Тихий такой, но очень страшный. И как будто шаги в подъезде.
- Да, да, их слышала Ольга. Дальше!
- Выглянул — никого.
- Дверь к нам была закрыта?
- Не проверял. Не распахнута. Я спустился, вышел: двор пуст. Ну, поднялся и сел на сундук.
- И что это вас туда-сюда носило, когда тут внук загибается?
- Крик напугал.
- Вас? Бросьте!
- Напугал.
- И это все?
- Все.
- Слабая версия. На суде не сработает, ибо сразу возникает закономерный вопрос: почему в свое время вы скрыли сведения, которые могли помочь Павлу?
- Струсил, — пояснил полковник спокойно. — В глубине души я трусоват.
- Да ну? Чего ж вы так испугались?
- Что подумают на меня.
- Это с какой же стати?
- А кто за столом сказал: «Я б таких тварей убивал не дрогнув!»?
- Опять слабенькая мотивировка.
- Да ведь перед тем, как на сундук- то сесть, — прошептал Ипполит Матвеевич таинственно, — я т у д а заходил.
Зачарованный чужим ужасом, философ спросил тоже шепотом:
- Куда?
- В ту комнату.
Старик бредит!
- Я ее видел, мертвую.
Собеседники уставились друг на друга в сюрреалистической паузе. Петр Романович едва вымолвил: