Ну и в-третьих эти ножки Буша были тупо невкусными. Ну, вот как будто у вас курица пополам с ватой. Такое себе ощущение.
Так что я бы лучше какую-нибудь Ангарскую купила. Пусть даже ту, которая, как у нас шутили, пешком из Ангарска в Иркутск шла — жилистую несушку. Её сваришь, хоть вкус у супа нормальный.
На соседнем лотке лежали красивые разрубы мяса. Продавщица активно размахивала картонкой, отгоняя мух. На другой картонке — «ценнике» — фломастером было выведено: «12 тыс.р./кг». Килограмм такого мяса в день можно себе позволить. Если больше ничего не есть, не пить и не носить, мда… Даже если мясо на котлеты обре́зать, а из косточки суп сварить — всё равно дорого. Надо бы к открытию на рынок смотаться, там мясокомбинатовский отдел есть, каждое утро супнаборы привозят. Есть почти голые косточки, а есть чуть подороже, с мяском. Но всё равно сильно дешевле получается, чем вот так покупать. Взять таких штук пять — и на месяц мы наваристым супом обеспечены. Сгонять завтра, пока денежка есть? Только не проспать бы, а то придёшь на пятнадцать минут позже открытия — и всё, уже расхватали.
Я вздохнула и пошла дальше, разглядывать ценники и прикидывать их на свой бюджет.
В соседней палатке сидело трое колоритных чернявых мужиков. На свои капиталы я могла бы приобресть у них девять бутылок армянского коньяка. «Не хочешь каньяк, слюшай — бери кавёр! Дыва́ на тыри́ метыр! Атличный кавёр, натуралный шерсть, сто працентав! Четыреста, хочешь? А-а-а, триста писят, давай, э? А паехали атдыхат, э? Ниабидим…» — в этом месте я быстро ушла, от греха подальше. Запихают в машину — и поминай как звали.
Хорошо, молока хоть уже купила.
Напротив рыночка, через дорогу, на верхней площадке длинной лестницы (есть у нас такая — от центрального входа областной больницы — вниз, через всю Юбилейнскую гору, до самого края микрорайона) топталась толпа тёмно-серых сутулых личностей. Курьера с дозами ждут. Не пошла там, от греха, лучше уж с другой стороны обойти.
Весь подъезд — и пол, и стены — покрылся равномерным налётом мелкой бетонной пыли. Ой, нет, не равномерным! Чем ближе к нашей площадке, тем гуще. Установщики паковали свои ящики с инструментами, а соседка, тётя Оля, увидев меня, сразу предупредила:
— Оля, бабушке скажи, пусть не волнуется, я всё уберу!
Бабушка у нас много лет старшей по подъезду была, сейчас и ноги уже не те, чтоб по делам бегать, но народ по привычке всё отчитывается.
— Ага, скажу.
Я попыталась открыть дверь ключом — но не тут-то было! Бабушка свято верит, что защёлка надёжнее любого замка. Диверсантка, блин. Кстати, если я на дачу с мамой уезжаю, она ещё и ломиком дверь подпирает, почти как в анекдоте про швабру, ой…
Короче, пришлось звонить и ждать.
— Ты чего закрылась-то?
— А! Я по привычке, — баба Рая махнула рукой и ловко перевела тему: — Молока купила?
— Конечно, два литра. И подушечки ещё.
— М-м, хлеб-то тёплый!
— Ага. Я пойду манатки приберу, а то с утра раскидала всё.
ПРО КВАРТИРУ
Я пошла к себе. Чтоб вам не гадать, расскажу, как мы с бабушкой живём.
Квартира наша по-простецки называлась «распашонка», в зал приходила дверь из коридора, а в противоположной стене — выходило две, в спальни, разделённые встроенным шкафом из жуткого крупностружечного ДСП, крашенного белой краской.
Итак, коридор. Почему-то никто никогда не называл его прихожей. С другой стороны, это такой крохотусечный аппендикс, язык не поворачивается его столь высокопарно именовать. Вешалка. Обувная полка. Тумбочка. Телефон. Большое зеркало в широкой деревянной раме — не старинное, просто старое. Стены голубой краской крашеные — так же как в кухне, «панелями». Пол тоже крашеный, коричневый. Деревянный. Да он во всём доме такой, кроме туалета с ванной, там плиточка, меленькая такая, терракотовая.
Из коридорчика сразу налево — туалет. «Прилично» по советским понятиям. Покрашено. Стены сгущёночно-белой краской, пол — коричневой. Да, именно плитка покрашена. Зачем — не знаю, не спрашивайте, бабушка с мамой всю жизнь красили, и я теперь вот думаю — или продолжать эту славную традицию, или уж растворителя купить да ободрать, чтоб просто плитка была? Бачок у нас стоял верхний, с дёргалкой-шнурком, тоже ещё с семьдесят третьего года, но менять его пока ни денег, ни резона не было. Зачем, если не шипит, не течёт?