И звенели глухо шпоры и сабли
Звон рассыпался, как кокетливый смех
Будто хрупкие пальцы, зябли
Ветлы, обступившие бег твоих рек.
Шли, и задушенный, ржавый
Лязг раскует железные кольца
Видишь сердце сгорело Варшавы
Горячей слезой добровольца.
Черной птицей год пролетел, как нагрянул,
Полями Польши дымится кровь,
Только сковано сердце в оковах тумана,
Только мукою сдвинута бровь.
Будет, будет… И где-бы
Вздох сражений пронесся. – собираются все
Под палящие взоры июльского неба
Громоздить телегами и говором шоссе.
Июль 1915 г.
Бельгия
Б. Пастернаку.
Холод мести у бойцов в душе льда,
Вставших броней от Антверпена до Гента.
Не пестрит торговыми судами Шельда
Синей, бесконечно-вьющеюся лентой.
Звон невидимых колоколов в тумане
Над умершей тишиной пустого Брюгге, –
То проходят через город англичане
К битве тяжко громыхающей на юге.
А на севере равнин отцы и братья
Пастью схвачены железною событий.
Спите, наши дочери вплетут проклятья
Вас похитившим в брабантских кружев нити.
Шепот их расстелется по всей Европе, –
В волнах бальных платьев песня о бессмертьи,
О сраженных львах маасских черных копей,
О дороге слез, о короле Альберте.
О победах мужество кормить усталых,
О твердынях крепостей, воздвигнутых в сердцах,
О растрепанных страницах на каналах
Из нахмурившихся книг о раненых годах.
Октябрь 1914 г.
Москва.
Бельгии
Владиславу Ходасевичу.
Словно тушью очерчены пальцы каналов.
Ночь – суконная, серая гладь без конца,
Здесь усталое сердце в тревогах устало,
Соскользнула спокойно улыбка с лица.
Черный город заснул безмятежной гравюрой
На страницах раскрытых и брошенных книг,
И уходят, уходят задумчиво хмуро
За таящимся мигом таящийся миг.
Спи, последняя ночь! Эти хрупкие пальцы
Так пронзительно в плечи земные вплелись,
Эти чуткие дети, минуты страдальцы
Навсегда в этот серый покой облеклись.
И для вечного сна пусть построят легенды
Как ажурные башни суровых дворцов,
И стихи заплетутся в нарядные ленты,
Зазвенят, как набор золотых бубенцов.
Но сегодня, как завтра, сраженный не болен…
Эта кровь, эти пятна не брызги же ран,
А просыпанный звон из твоих колоколен,
Как кровавые маки, в бесцветный туман.
Спи последняя ночь! И не будет двух Бельгий,
Сон колышат раскаты грохочущих битв.
Этот месяц и год! Даже в детской постельке,
Как узор, были вытканы слезы молитв.
Октябрь 1915 г.
Москва.
На Западе
Вл. Маяковскому
На серых волнах в песке и пене
На дюнах шепчущийся мрак,
То гладко причесанные троттуары Лондона
Кинули сталью пружинящий шаг.
То кто-то дряхлые сгибая колени,
Молится, шамкая: «Господи,
Со всех сторон дана
В кружеве фландрского золота лени,
Врагу на терзанье страна…»
Сквозь черный и тонущий вечер в каналы
Золотыми ожерельями слез падут
Эти слова усталых
К Господу.
А ветер соленый, путаясь в реях
В даль уходивших кораблей,
Запах пороха, украденный на приморских батареях.
Унесет к чужой земле
Где-то проплачут… О плачьте, плачьте!
Слезы соленого ветра капайте!
Это на истекающем кровью западе.
Вскинуты молящие руки,
Вам разскажут, что даже с самой низкой мачты
Среди дальняго плаванья скуки
Видна.
На серых волнах в песке и пене
Умирающая истерзанная страна,
Слышно, как кто-то сгибая колени
Молится, шамкая: «Да, да…
Ах зачем сквозь вечерние стелящиеся тени
Задыхаясь выползает война…»
Года
Стальные раскаленною пастью
Проглотили тысячу лет в один миг,
Ах, не вернуться, не вернуться кем украденному счастью,
Как первым страницам прочитанных книг.
Тверь. Вокзал.
I. XII 1941 г.
Англии
Валерию Брюсову
Из стали лондонских туманов
Страна, сковавшая народ,
Нависшая над океаном
Арктически-свинцовых вод,
Замкнувшая водами Ганга
Империю в полярный круг,
Ты в целом мире иностранка
В брезгливости небрежных рук.