— Я не буду ходить за тобой по пятам, — сказал я. — Не буду ждать у института и звонить домой…
Она подняла голову, взглянула мне в глаза и снова отвернулась. Такой задумчивой и печальной я еще никогда ее не видел.
— Не сердись, Андрей…
— Я не сержусь, — сказал я.
Я зашагал по набережной. На ходу оглянулся: она все так же сидела, опустив голову. Через несколько минут совсем стемнеет. Неужели Оля там будет сидеть впотьмах?
И хотя я пообещал не ходить за ней по пятам, я подождал ее у моста. И потом долго шел позади до самого дома. Она ежилась на ветру, отводила рукой от лица волосы. Из окон окраинных деревянных домов падал на тротуар уютный обжитой свет. Высоко над головой пролетела стая. Я слышал свист крыльев, резкие крики, но птиц в ночном небе не разглядел.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мы с Игорем провожаем в Ленинград Аркадия Уткина. Стоим на освещенном перроне и ждем поезда. Маленький бородатый Уткин смотрит на нас светлыми печальными глазами.
— Жалко мне отсюда уезжать…
— Не уезжай, — говорит Игорь.
Через две недели в Ленинграде открывается выставка молодых художников. Он уже все скульптуры отправил. Кроме одной, которая, завернутая в мешковину, стоит рядом с чемоданом.
— Аркаша, — спрашиваю я, — а где твой билет?
Минут пять мы сообща ищем билет. Пришлось прямо на перроне открывать огромный чемодан. Билет обнаружили в куртке, которая утром была на нем.
Прибыл поезд. Мы погрузили вещи в купе и снова вышли на перрон.
— Я хочу на прощанье произнести речь, — сказал Уткин. — Талантливого художника народ рано или поздно всегда узнает…
— Народ, он дотошный, — усмехнулся Игорь.
— Знаете, черти, я вас люблю, — сказал Аркадий. Он подошел к Игорю и, приподнявшись на цыпочки, поцеловал.
Я тоже распахнул объятия.
— Погоди, Андрей, — сказал Уткин и стал тереть лоб. — Что я тебе хотел сказать?..
— Приезжай, старина, мы будем рады, — сказал я.
— Вспомнил! — сказал Уткин. — У меня для тебя что-то есть…
Мы с удивлением смотрели на него. Аркадий вскочил на подножку и скрылся в вагоне.
— Чего это он? — спросил Игорь.
— Вспомнил, что пора спать, — сказал я.
Диктор объявил по радио, что скорый отправляется. Раздался низкий гудок. Пассажиры устремились к вагонам. Поезд тронулся. В тамбуре вагона возня. Проводница что-то сердито сказала и потеснилась. Взъерошенный Уткин, прижимая к груди предмет, завернутый в мешковину, появился на площадке и крикнул:
— Андрей!
Я бросился вслед за вагоном, который постепенно набирал ход. Аркадий, оттеснив проводницу, протягивал скульптуру.
— Это тебе, — бормотал он. — Держи, черт длинный!
Я почти на лету поймал тяжелый сверток, прижал к груди.
— Крепче держи! — кричал улыбающийся Уткин. — Не выпускай из рук…
Рассвирепевшая проводница тыкала его в спину флажком. Аркадий улыбался и махал рукой. А потом его черная борода исчезла, и дородная проводница заняла в проеме дверей свое законное место.
Я стоял на перроне и смотрел вслед убегающему в ночную темень скорому. Признаться, такого подарка я не ожидал. Это была единственная скульптура, которую он почему-то не отправил малой скоростью. Люди проходили мимо и с интересом оглядывались на меня. Игорь стоял рядом и курил.
— Распаковывай этот шедевр, — сказал он.
— Здесь?
— Не ждать же, пока его выставят в Третьяковке?
Меня и самого разбирало любопытство. У фонаря мы развязали шпагат, сняли мешок…
Это была Оля Мороз. Во весь рост. Фигурка вылеплена из глины и облита чем-то темно-бронзовым. В этот поздний час Оля напоминала негритянку. Стройную, красивую негритянку. Лучшего подарка Аркадий Уткин не мог придумать…
— Хороша, ничего не скажешь, — сказал Игорь. — Куда ты ее поставишь?
— Я ее разобью…
— И это я слышу от человека, который в археологической экспедиции ползал в пыли и извлекал оттуда жалкие черепки?
Мы стояли и молча смотрели на освещенную неверным светом уличного фонаря глиняную фигурку. Гибкая и совершенная, как греческая богиня, Оля Мороз улыбалась милиционеру, который остановился поодаль и с нескрываемым интересом наблюдал за нами. Я спрятал скульптуру в мешок, кое-как обмотал бечевкой и, засунув под мышку, зашагал в общежитие.
Кажется, я забыл попрощаться с Игорем. А ведь он завтра на месяц уезжает на своем «Запорожце» в деревню. В отпуск. Но когда мне в голову пришла эта мысль, было поздно. С виадука я увидел фонарь, скамью, а Игоря не было.