Даша оглянулась. На окраине города поднимался высокий столб белого дыма.
— У хлопкового завода горит, — определил стоявший рядом человек с русой бородкой.
— Эва хватил! — возразил рябой парень. — Хлопковый завод — вон он. А это… — Он не договорил. Вдали рассыпались выстрелы и послышался быстрый конский топот.
— Басмачи! — пронесся чей-то панический крик.
Народ бросился в стороны. Топот и выстрелы раздавались все ближе.
Торговки заметались, не зная, то ли бежать, то ли оставаться на месте.
В эту минуту на базарную площадь хлынули конные.
— Бей! Режь! — кричали они.
— Даша.!! Дашенька!! — отчаянно крикнул старик, увидев, как чернобородый всадник на скаку схватил девушку и поднял ее на седло.
Старик бросился было за ней, но тут же упал, сбитый с ног лошадьми.
Уже теряя сознание, Даша увидела, как кудрявая девчонка хватала яблоки с чьего-то лотка и, прицеливаясь то вправо, то влево, с криком швыряла ими в бандитов.
Оставив опустевший базар, басмачи поскакали к хлопковому заводу, откуда доносились частые ружейные выстрелы.
Абду-Саттар-хан сидел под порталом мечети и молча смотрел на рабочих, которых нукеры подводили к нему.
Желтая, намотанная по-афгански чалма покрывала его бритую голову. Из-под распахнутого халата был виден английский френч с большими карманами.
Тут же находился и новый казначей Саид-Абдулла, в пылу воинственного задора прицепивший шашку в богатых кованых ножнах.
Седой ишан в белой чалме проверял по списку схваченных рабочих. Он то оглядывался на стоявшего рядом муллу, который то и дело шептал ему что-то, то Подносил список к подслеповатым глазам.
— Кто тут Максум? — спросил он, опуская список и поднимая взгляд на рабочих.
Из толпы выступил молодой широкоплечий узбек.
— Я Максум, — сказал он с достоинством.
Стараясь не выдать волнения, он перебирал пальцами край рваного халата.
Ишан подошел к Абду-Саттар-хану и, понизив голос, сказал:
— Таксыр, этот тот самый байкуш, который говорил, что шариат хорош только для баев и что скоро всем баям будет конец.
Абду-Саттар-хан пристально посмотрел на молодого рабочего. Узбек нахмурился.
— Забить палками! — коротко приказал Абду-Саттар-хан. Два нукера бросились к молодому рабочему, схватили его под руки и поволокли из толпы…
Покрытых кровавыми ссадинами, избитых людей подводили к Абду-Саттар-хану. Он делал знак. Помошники палача отгибали обреченному голову. Тучный палач с медно-красным лицом, держа в руках широкий, остро отточенный нож, не спеша подходил, молча смотрел на свою жертву тяжелым взглядом убийцы и сильным взмахом ножа вершил свое страшное дело…
Вскоре расправа была закончена.
Абду-Саттар-хан приказал поджечь хлопковый завод.
Толпы нестройно едущих всадников, нагруженных узлами с добычей, потянулись из города. Некоторые везли в хурджунах головы казненных, чтобы выставить их в кишлаках для устрашения народа.
Пройдя Джизак, пассажирский поезд быстро шел в сторону Каттакургана.
В прицепленном к хвосту поезда товарном вагоне находились люди и лошади. Здесь были Лихарев, его ординарец Алеша, богатырского склада молодой сибиряк, и джигит Мухтар.
Разложив скромный завтрак на кипе прессованного сена, они молча закусывали хлебом с вяленой воблой.
Лихарев еще в Ташкенту успел поговорить с Мухтаром и уже хорошо знал историю молодого джигита.
Мухтар был уроженцем кишлака Сины, что под Юрчами, где жил с матерью и маленьким братом. Накануне революции он был брошен навечно в яму денауским беком Нигматуллой за то, что, заступившись за старика соседа, побил сборщика податей. Помощь пришла неожиданно. Произошла революция. Эмир бухарский вместе со двором бежал в Восточную Бухару. Прибыв в Денау, знать стала хватать по кишлакам красивых девушек и подростков, чтобы увезти их за кордон. Народ восстал. Кто-то сгоряча поджег дворец бека. Узникам зиндана предстояло задохнуться в дыму. Но тут подошли мусульманские отряды дехкан-добровольцев и Первая кавалерийская бригада, преследующие эмира бухарского. Комбриг Мелькумов приказал обследовать дворец. Узники были спасены, и Мухтар тут же вступил в мусульманский отряд. Такова была несложная история молодого узбека.
О судьбе своего отца он, как и его мать, не знал ничего. Как-то отец был вызван во дворец бека и не вернулся. Возможно, что он, как и многие дехкане, был убит и скормлен огромным сомам, которых Нигматулла развел в дворцовом пруду.