— Здорово, Дмитрий Васильевич! — весело сказал он, приподнимаясь на стременах и пожимая руку Белецкого.
— Что? Смена, дружище? — радостно спросил военком.
— Нет. Прибыли до особого распоряжения.
— А я думал смена, — разочарованно сказал Белецкий погладив свои короткие рыжеватые усики.
— Говорят, вас должны скоро сменить, — сказал Вихров, чтобы успокоить товарища.
— Хорошо бы. А то бойцы совсем пообносились. И с продовольствием плохо.
— Плохо?
— Одна козлятина. Да и той маловато.
— А что командира эскадрона не видно? — спросил Вихров.
— Вторую неделю лежит. Малярия… Ну что ж, слезай. Я пэкажу, где расположиться… А! Здравствуй, Петр Дмитриевич, — сказал Белецкий подъехавшему Седову. — Здравствуй, дружище! Очень рад тебя видеть…
Показав, где разместить эскадрон, Белецкий привел Вихрова и Седова в небольшую кибитку без окон, с пушистым ог копоти потолком. В ней помещался командный состав.
— Имейте в виду, товарищи, — сказал он, — у нас ежедневно проводятся вечера самодеятельности, и вам тоже придется принимать в них активное участие.
— Вечера самодеятельности? — спросил Седов. — Минуточку. А что вы, собственно, делаете?
— Порядок у нас такой: я или один из командиров занимаемся с бойцами, а остальной командный состав собирается здесь. Проводим лекции, доклады. Например сегодня у нас вечер воспоминаний.
Каждый должен рассказать что-нибудь интересное из своей жизни.
— А ведь ты хорошо придумал, Дмитрий Васильевич. А то бы здесь можно было сдохнуть со скуки.
— И дехкане, дружище, принимают участие, — сказал Белецкий, — У нас есть актив. Вот, например, аксакал Палван-ата — исключительно преданный человек. И еще несколько. Сами увидите, когда соберутся…
Белецкий оказался прав. Когда вечером вокруг мерцающего огонька зажженной плошки собрались командиры, в комнату вошел высокий человек средних лет в чалме и ватном халате. Своей внешностью он несколько напоминал Абду-Фатто. Так, по крайней мере, показалось Вихрову, когда он взглянул на его орлиный нос и подстриженную клинышком седоватую бороду.
— Рекомендую, товарищи, наш аксакал Палван-ата, — сказал Белецкий. — А это тоже наш друг, Пулат Бабакалон, — показал он на широкоплечего человека с чуть раскосыми глазами.
Обменявшись приветствиями, вошедшие присели у стенки.
— Холодновато что-то сегодня. Надо бы затопить, — сказал Белецкий.
— А где вы топите? — спросил Седов.
— Да вот тут, на полу, — Белецкий показал на небольшую яму посредине комнаты.
— Так и угореть можно, — заметил Лопатин.
— Зачем? У нас дыра в потолке. Ничего, привыкли. Мы и спим здесь на полу.
Он приказал ординарцу принести дров и продолжал, обращаясь к собравшимся:
— Начнем, товарищи. Каждый из нас должен рассказать интересный случай из жизни. Слово представляется Палвану-ата.
— Дайте мне подумать, — сказал аксакал. — А пока пусть он расскажет. — Палван-ата кивнул на Бабакалона.
— В моей жизни не было интересных историй, — проговорил Бабакалон, проводя рукой по рыжей бороде. — Я могу рассказать, как баи били меня палками, а это не интересно.
— А вы расскажите сказку, — посоветовал Палван-ата.
— Сказку? Нет, тогда уж лучше про Афанди.
— Кто это Афанди? — спросил Белецкий.
— Ну, вроде Насреддина. Только. Насреддин был умный, а Афанди дурак.
И Бабакалон начал рассказывать.
…Однажды Афанди отправился в гости к своему другу, который жил в другом кишлаке, верст за двенадцать.
Афанди засиделся у друга до позднего вечера. Начался ливень. Афанди встал, чтобы идти домой, но друг его сказал:
— О Афанди, куда вы пойдете в такую погоду? На дворе страшная тьма, льет ужасный дождь. Дорога скверная. На пути много арыков. Вы промокнете и измучаетесь. Оставайтесь ночевать у меня.
— Не могу, — ответил Афанди, — жена будет беспокоиться. Я ведь не предупредил ее, что останусь ночевать.
Но друг Долго уговаривал Афанди остаться, и тот согласился.
Среди ночи Афанди встал и вышел из комнаты. Друг видел это, но подумал, что Афанди вышел по надобности, и, успокоившись, вскоре заснул. На рассвете его разбудил стук. Он открыл дверь, увидел Афанди — мокрого, грязного, и, пораженный, воскликнул:
— О Афанди, что случилось? Где это вы так вымокли?