Лопатин нахмурился, но ничего не сказал. Сделав знак рукой, он двинул свой отряд вперед по дороге.
Кишлачный аксакал Базамат Ходжа, строгий на вид бородатый человек лет пятидесяти, как и все остальное население Санг-Гардака, оказался неграмотным. Он повертел в руках бумагу с печатью, присланную юрчинским ревкомом и обязывавшую его отвести помещения для гарнизона, и, узнав от Темир-Булата о ее содержании, заявил, что свободных хороших дворов в кишлаке нет. Можно расположиться в доме сбежавшего к басмачам бывшего эмирского чиновника Чола-бая, но дом разрушен, и сначала нужно его восстановить. Глины для этой цели вокруг сколько угодно. Такое неприветливое отношение красноармейцы встретили впервые. Однако Дмитрий Лопатин не стал возмущаться, а попросил аксакала показать разрушенный дом. Оставив лошадей коноводам, он прихватил с собой Темир-Булата и направился за аксакалом. Но не прошли они и нескольких шагов, как чуть было, не были сбиты с ног целой ватагой ребятишек, которые с криком «Бури! Бури!» бежали по улице.
Вдоль подошвы большой серой горы быстро двигались три бурые точки. Посмотрев в бинокль, Лопатин понял, что видит волчицу с двумя крупными уже волчатами. Волчица что-то несла на спине. Несомненно, это была овца. Лопатин взял у подошедшего ординарца свою снайперскую винтовку и прицелился, использовав под упор развалины дувала. Прибор показал расстояние в тысячу двести шагов. Прогремел выстрел. Тут же передняя крупная точка словно раскололась на две. Одна из них осталась на месте, а другая стала медленно удаляться. Не обращая внимания на то, что подле него толпились подбегавшие жители, среди которых было немало и женщин, Дмитрий продолжал бить по цели. После следующего выстрела второй волк закружился на месте, а третий, круто остановившись и, видимо, не понимая, что происходит, поднял жалобный вой. Лопатин выстрелил.
— Ура! Мерген! Молодец! — послышались за ним голоса, когда последний волк повалился, и не успел он оглянуться, как взлетел в воздух, подброшенный десятками рук.
Видя вокруг радостные лица бойцов и жителей кишлака, Лопатин радовался и вместе с тем жалел, что с ним нет Харламова, разделившего с ним бурный восторг народа в памятный день уничтожения диких кабанов под Юрчами.
Наконец его бережно поставили на ноги.
Аксакал Базамат Ходжа теперь уже не с той строгой миной, с какой встречал его раньше, а приветливо обратился к нему.
— Что он говорит? — спросил Лопатин, чувствуя, что разговор шел о чем-то приятном.
— Говорит, такому хорошему командиру, великому стрелку и его товарищам нельзя жить в плохом доме. Он приглашает всех жить у себя, — сказал Темир-Булат с нескрываемой радостью. — Говорит, барана резать будет для угощения русских солдат. Хорошие люди, говорит, — продолжал он, улыбаясь и показывая ровные, ослепительно белые зубы.
Лопатин подал команду, и бойцы, перестроившись по два, повели лошадей за аксакалом, который направился вверх по улице.
Навстречу им вышла из-за угла женщина с кетменем на плече. В другой руке она несла целый пук каких-то кореньев. Лопатин сразу узнал свою давнишнюю знакомую, не пожелавшую разговаривать с ним. Аксакал остановился и вступил с ней в разговор, то и дело показывая на Лопатина. Явственно ощущая на себе дружелюбные взгляды глубоких черных глаз женщины, изредка бросаемые на него, Дмитрий искренне жалел, что до сего времени не сумел овладеть местным языком.
— Товарищ командир, вас зовут, — произнес Темир-Булат, когда аксакал сказал ему что-то.
Лопатин подошел.
Теперь говорила уже женщина, показывая то на себя, то на него.
— Извините, говорит, что так грубо ответила на ваше предложение лечить ее сына. Говорит, будет очень рада видеть в своем доме такого гостя, как вы. Ее зовут Фульгара… Товарищ командир, а ведь я ее знаю! — продолжал переводчик. — Это у нее в прошлом году Кастрыко разрубил бурдюк с катыком.
— Какой это Кастрыко? — спросил Лопатин.
— Еще до вас. Командир взвода в третьем эскадроне. Пропал без вести. Или басмачи утащили. Или сам перешел. Кто его знает.
— Та-ак, — протянул Лопатин. — Ну теперь мне все понятно. Мы расплачиваемся за чужие грехи. — Он посмотрел на Фульгару. Глаза ее светились ласковой улыбкой. — Передай, что я очень рад познакомиться с ней, Это во-первых. А во-вторых, скажи, что как только я поставлю гарнизон, то приду посмотреть ее сына.
Двор аксакала оказался настолько обширным, что в нем поместились все лошади. Для людей аксакал отвел мужскую половину дома, а сам с четырьмя сыновьями перешел в войлочную юрту, собранную тут же в абрикосовом саду. Собирали юрту пять совсем молодых девушек.