– Ну пожалуйста! – завопила компания. – Сегодня же День Советской Армии, праздник!
Казанцева как ошпарило, ведь он служил в вооруженных силах, как мог забыть такое событие. Его вся страна отмечает, можно бы выпить не один стаканчик. Он с надеждой смотрел на неприступного Потанина.
– Сань, ведь армия наша фашистов разгромила! Может, пустим молодежь погреться.
– Не полагается… Если Ганзин узнает, выгонит нас обоих.
И тут у Сашки Потанина, истинно русского человека, дрогнуло сердце – чем же он хуже других?
– Ладно, грейтесь, но руками ничего не трогать. И чтоб ни-ни! Начальник у нас строгий!
Девчонки с восхищением оглядывали железную громадину, дышащую паром, любовались блестящими латунными трубками и ручками рубильников, казалось бы, сделанных из золота.
Сели за стол.
– Илья, – скомандовал гармонист, – чего притих, доставай!
Парень распахнул полушубок и на столе оказались из темного стекла две бутылки водки и с сургучовой пробкой. Все знали цену бутылок, каждая стоила по три рубля двадцать копеек, но не знали, из чего будут пить.
Потанин принес помятую алюминиевую кружку.
– Вот… пейте, но мне не наливайте, я на работе не пью!
Народ оживился, у кого-то в кармане оказалась кое-какая закусь. Наливали в кружку по булькам, это дело доверили музыканту, у него слух хороший.
Пили по кругу. Девчатам наливали по чуть-чуть, чтоб на ногах стояли и не качались. Замыкающим оказался Потанин. Гармонист подал ему кружку со словами:
– На, испей чашу сию в честь праздника!
– Спасибо. на работе не пью!
– Да ты не мужик, что ли? – зашумела женская половина.
– Ну ладно, глоточек отопью.
Он поднял кружку так, что зайчик от дна ее прыгнул на потолок.
Молодежь разогрелась, заиграла гармонь, дружно запели:
Потанин слова песни выговаривать не успевал, но в такт мелодии притопывал громко.
Одна девица залюбовалась блеском латунной ручки и спросила:
– Эта ручечка из золота, ее потрогать можно?
– Да нет, это начищенная латунь золотом блестит, а трогать ее невозможно. Эту ручку можно брать только в аварийной ситуации.
Девица не поверила словам Сашки, отвернулась и про себя подумала:
«Все вы мужики такие – потрогать не даете. А ручка эта явно из золота, меня не обманешь».
И как только Потанин отошел к столу, где вновь наливали, и кружка зашаталась по кругу, она взяла ручку рубильника и потянула на себя, поцарапала блестящую поверхность булавкой, помусолила пальчиком и, налюбовавшись, вернула ручку в прежнее положение, зевнула и стала подпевать:
На этих словах дверь завода вдруг распахнулась, и в клубах пара нарисовалась фигура механика Ганзина. Рыжие усы его шевелились, как у возбужденного таракана, глаза сверлили толпу.
У Потанина челюсть отвисла, он потерял речь.
Воцарилась тишина, только паромобиль недовольно пыхтел – ему еще не налили.
– Что здесь происходит, и кто трогал рубильник?..
Быстрее всех пришла в себя та девица, и она, собрав все свое женское обаяние, весело прощебетала:
– Уважаемый Сергей Николаевич, извините нас, но вы же не приходите в клуб, вот мы и пришли поздравить вас с праздником и пожелать здоровья. И спасибо, что вы есть и ваше детище-завод.
Хищно настороженные усы Ганзина расслабились, лицо подобрело:
– Ну, коли так, спасибо. Но все это как-то неожиданно: ночь, мороз, сигнал светом, я думал, здесь авария…
На следующий день по поселку прошел слушок, будто бы механика Ганзина ночью пьяные девки домой под руки привели.
На стрелке далекой
Если пойти от берега Ветлуги – притока Волги на север, по пропитанным мазутом шпалам железной дороги и идти долго-долго, отгоняя комаров и глядя на блестящие, отполированные колесами чугунные рельсы, уходящие в таежную глухомань, то часа через два-три взору откроется Стрелка лесного поселка Карасьяры.
Ее можно бы назвать железнодорожным разъездом, но трудовой народ нарек Стрелкой.
И только солнце поднимется над лесом – здесь сходится рабочий класс. Кто-то песенку напевает: «За Волгой широкой, на Стрелке далекой, гудками кого-то зовет паровоз…»
На Стрелке все построено из дерева. Перрон сколочен из плотно прилегающих друг к другу толстых досок так, что ни одна не скрипнет под тяжестью идущего в кирзовых сапогах гегемона труда.