— Понял…
Дядя Миша был прав: зимой наше Азовское море покрывается льдом, и из него на пароходе не выберешься.
— Ну вот. Потом слушай. Я тебе сейчас помочь не смогу — прогулял все на свете. А как только придем из плавания, а может, и раньше, я кое-что сделаю… Тебя как зовут? — уточнил еще раз дядя Миша.
— Олег Громов.
— А в какой школе ты учишься?
— Во второй.
— А в классе?
— В шестом «А».
Дядя Миша вынул блокнот и записал все, что я сказал.
— Ну вот, Олег Громов. Главное, будь мужчиной. Не пасуй перед трудностями. Мне вот тоже, знаешь, как хотелось выпить, — не выпил, раз ты меня попросил. Я, брат, был военным моряком, а теперь на «торгаше» плаваю. Тяжело, а что поделаешь? Ну вот, давай пять! — Он протянул мне свою огромную руку. — И дай честное слово, что до новой навигации с якоря не снимешься.
Я дал ему свою руку, но подумал, что на Дальний Восток можно проехать и поездом. Значит, обещая дяде Мише не сниматься с якоря, я, в случае чего, его не обману…
Так мы и расстались. Мне было не по себе и почему-то жалко дядю Мишу.
Я думал о нем очень долго и дома совсем не слушал мать, когда она ругалась за то, что я по целым дням пропадаю неизвестно где.
Глава 11. До чего довели человека
Утром, когда я еще лежал в постели, мать сказала, что на базар и в магазины я больше ходить не буду.
— Бабушка все купит. А ты только учись.
— Но мне же базар не мешает учиться? — покраснел я.
Мать почему-то тоже смутилась:
— Вообще мне не хочется, чтобы ты имел дело с деньгами…
Тогда я понял: это все бабушка! В тот момент я очень рассердился на нее. Тут дело не в том, что она как будто отгадала мой план — при покупке продуктов брать всего на сто граммов меньше, чем нужно, а сэкономленные таким образом деньги откладывать на дорогу, — нет, меня просто оскорбило, что мне не доверяют. Я так и ответил матери.
Она крепко сжала руки, долго думала и решила:
— Ты, пожалуй, прав… Я всегда верила тебе, и мне хочется надеяться, что ты меня не обманешь.
Она сказала это так, что у меня даже глаза защипало, но я сдержался.
Когда она ушла, я встал с очень суровым настроением, сразу же пошел на базар и купил все, что было заказано. Сдачу с собой решил не брать — подсчитал все затраты, написал их на бумажке и оставил счет вместе с деньгами на столе. Обманывать мать я больше не мог.
Потому что я все сделал быстро и точно, времени у меня оказалось много, и я спокойно выучил уроки и пошел в школу.
Неподалеку от манежа, из ворот совсем чужого дома, вышел Чеснык и с ним еще двое ребят. Я сделал вид, что не заметил эту троицу, и хотел было пройти мимо. Но Чеснык шагнул вперед, загородил дорогу и, не вынимая рук из карманов, процедил сквозь зубы:
— Не спеши. Поговорить нужно.
Я хотел его обойти, но его товарищи молча придвинулись ко мне с двух сторон. Сашка небрежно подтянул штаны, сплюнул прямо мне под ноги и, не поднимая по-птичьи склоненной набок головы, предложил:
— Гони долг!
Деваться было некуда. Сашкины товарищи были гораздо здоровее меня и держались так уверенно, что у меня сразу пересохло во рту. И все-таки я ответил очень спокойно:
— У меня сейчас нет…
— Гони, гони, парень! — сказал один из его друзей, широкоплечий, с челочкой на лбу. — А то мы сами с тебя получим.
Я внимательно посмотрел на них. Этого широкоплечего я никогда не видел, а второго, слегка рябоватого, с узкими и веселыми глазами на загорелом лице, как будто бы где-то встречал, но где и когда — вспомнить не мог.
— Но у меня нет денег, — повторил я, сжимая в кармане вырученные за клетки три пятерки.
Незнакомые ребята переглянулись и все с тем же недобрым спокойствием посмотрели на Чесныка. Он поймал их взгляд, съежился, присел и испуганно взглянул на меня. На его худеньком лице выступил пот. Я ничего не понимал и смотрел на Сашку во все глаза. А он вдруг зажмурился, размахнулся и смазал меня по скуле. Этого я, конечно, не ожидал, пошатнулся и крикнул:
— А-а! Так вас трое!
— На тебя и одного хватит, — засмеялся парень с челочкой и схватил меня за ту руку, которая сжимала деньги.
Я пытался вырваться, но ведь их трое: забрали пятнадцать рублей и пошли, но не в школу, а в переулок. Широкоплечий с челочкой шел в средине. Он небрежно отдал рябому пятерку и сказал:
— Тебе хватит, Гринь.
— А мне? — робко спросил Саша.
— Подождешь, — ответил широкоплечий.
Они еще о чем-то говорили, но я уже не слышал. Я просто злился, клялся отомстить, но сам понимал, что это невозможно. Лицо горело, особенно левая скула. Я потирал щеки и медленно шел к школе. Меня окликнули, и широкоплечий предупредил: