Побледневший — даже конопатки на носу выступили — Чеснык прошипел сквозь сжатые зубы:
— Замолчи, Юрка!
— Сашенька, — повернулся к нему Юрка и развел руки, — я же тебя защищаю! Ты ведь сам не мог — побежал старосте жаловаться. Ты же слабенький! — и засмеялся.
— И староста у нас тоже слабенький, — поддержала Алька и, уже не выдержав, сквозь смех докончила: — У него ножка растянута.
— Аля, не смейся, — все так же серьезно сказал Юрка. — Ему сам папа справку выписал.
Но ребята почему-то не смеялись. Они смотрели на директора и на завуча. Дмитрий Алексеевич казался странным — щеки надуты, губы сжаты, и весь красный как рак, а на глазах слезы. Не поймешь: не то смеяться ему хочется, не то он сердится. А Шушина, наоборот, побледнела, сцепила пальцы и выставила вперед локти, словно защищаясь от кого-то. Не разжимая пальцев, она резко, раздельно спросила:
— Я хочу знать, кто разбил нос… Как твоя фамилия? — обратилась она к Саше.
— Ну, Петренко… — ответил Чеснык и стал ковырять ботинком песчаный пол кузни.
— Так вот: кто разбил нос Петренко?
Все молчали. У дальней стены сопел не то Нецветайло, не то кузнечный мех.
— Я еще раз спрашиваю: кто разбил Петренко нос?
Все снова промолчали.
И вдруг Чеснык выпрямился, потом отвернулся и через плечо сказал:
— А мне никто носа не разбивал. Если нужно, я сам разобью… кое-кому. И получу с кого нужно.
— Какой получатель! — презрительно протянула Аля.
Чеснык резко повернулся к ней и сжал кулаки. Дмитрий Алексеевич как-то сразу успокоился и перестал краснеть. Он выпрямился во весь свой могучий рост и строго прикрикнул:
— Прекрати ненужные разговоры, Петренко! Отвечай точно: кто тебе разбил нос?
— Никто мне не разбивал, — опять отвернувшись, ответил Чеснык.
Нет, директор был уже совсем не тот, что минуту назад. Он стоял теперь перед нами не красный, будто смущенный, а с сурово сдвинутыми бровями, широкоплечий и высокий. Даже его серый в красную полоску костюм показался совсем новым.
— Староста, — сказал директор, — ты пришел в канцелярию и сообщил, что в кузнице чуть не убили Громова и избили Петренко.
— Он врет, что ему не разбивали нос! — как-то странно взвизгивая, крикнул Женька. — Я сам видел, что у него нос был в крови!
— «Ви-идел»! — презрительно протянул Чеснык. — Люди работают, а он справочкой прикрылся и ви-идел! Никто мне нос не разбивал — и все! — Чеснык опять поковырял ботинком землю и объяснил: — Болезнь у меня такая… Малокровием называется. Вот иногда кровь из носа и течет…
Потом он смело протиснулся между ребятами, и те пропустили его. А на Женьку смотрели с презрением. Ведь в самом деле, как это противно: все ребята работают, а несколько маменькиных сынков и дочек околачиваются в классе! Ручки боятся испачкать.
И сразу нашего старосту словно отрезало от класса.
А Женька — он же упрямый — все равно стоял на своем и твердил, что он говорит правду. Ребята молчали. Тогда директор обратился к Ивану Харитоновичу.
Уже не столько растерянный, сколько смущенный, наш инструктор говорил так неопределенно, что даже мы, всё знавшие, поняли только то, что Громова «…значит, никто не убивал, а он сам… А когда, значит, Петренко ушел — никто не видел».
— Правильно, — опять вмешалась Аля. — Петренко уходил.
Дмитрий Алексеевич, пряча блеснувшие глаза, распорядился:
— Ну хорошо, продолжайте урок. Мы видим, что ничего страшного действительно не произошло… Иван Харитонович, зайдите ко мне после уроков.
Они повернулись и ушли, а весь класс потихонечку стал выглядывать в двери. Шушина что-то горячо доказывала директору, а он смотрел в сторону.
Вскоре началась переменка, и мы пошли в класс.
На уроке истории я еще кое-как отсидел, а с последнего урока ботаники решил уйти — голова просто разламывалась и при этом кружилась.
Когда Луна заметила, что я собираю книги, она вдруг разозлилась и закричала:
— Ты что, с ума сошел — опять с урока уходить?
— А если голова разламывается?
— А ты свою голову собери по кусочкам и надень на место, — сказала Аля. — Ты уйдешь, а весь класс окажется вруном? Ты этого хочешь? Так? Да?
— Почему весь класс? — вмешался бледный Женя. — Весь класс, как попугаи, повторял твою ложь.
Мы все так и замерли. Луна посмотрела на старосту широко открытыми глазами. Пальцы рук, которыми она ухватилась за край парты, побелели. Так, не сводя взглядов, они долго смотрели друг на друга, и Аля все-таки сдалась. Она медленно села на парту и глухо произнесла: