«Тебе неинтересно, что я рассказываю?»
«Не в этом дело», — ответил я.
«Нет, в этом! Ты какой-то…» — Махнув рукой, Нецветайло подошел к Але.
Я подойти к ней, конечно, не мог. Не буду же я заискивать перед девчонкой! А тут появился Аркадий, и мы пошли на трамвай.
И вот теперь Шура и Луна делают что-то вместе, а я ничего не знаю.
Из бандажного цеха мы пошли в трубопрокатный и смотрели, как из станов с грохотом вылетают тонкие трубы. Но мне почему-то показалось это не очень интересным. Да мы вскоре и ушли с завода. Нецветайло и Петрова появились только на втором уроке — оба радостные и немного смущенные. А на третьем уроке их зачем-то вызвали к директору.
Когда они вернулись, все стали приставать к ним, чтобы они рассказали о своих делах. Но они молчали, причем Алька заявила:
— Мы дали честное слово держать язык за зубами. А когда можно будет, тогда скажем сами.
Просто удивительно, как люди меняются — прямо на глазах. Не успели ее выбрать старостой, как она уже и задается. Да и вообще Аля многое делает неправильно. Ведь если разобраться, так, даже прочитав корешок дяди Мишиного перевода, она должна была сначала поговорить со мной, а со своей матерью потом. А она поступила, как глупый человек и настоящая девчонка: в мастерской не поверила нам и не стала нас слушать и к матери полетела раньше времени.
Глупо все это. И не по-товарищески. Верно говорят, что с девчонками дружить нельзя.
А тут еще Елена Ивановна сказала, что будет родительское собрание, и предупредила, что явка родителей всех учеников, замешанных в историю с пластинками, обязательна. Значит, маме все будет известно, и теперь обещаниями исправиться не отделаешься.
Первый раз мы шли из школы вдвоем с Юрой Грабиным, и я гадал, как нам достанется от родителей.
— Ну, это ясно, — вздохнул Грабин. — А вот почему Шурка ушел с Луной — странно. Как ты думаешь?
Мало ли что я мог думать? Но ведь не обо всем нужно говорить, и я промолчал.
Глава 26. Тайны раскрываются
Погода расклеилась — не то зима, не то опять осень: мокрый снег, лужи, пронзительный ветер. На деревьях сразу не осталось ни одного листика. В школе холодно и сумрачно. Электричество зажигают чуть не с третьего урока. Аля тоже странная — все время не то заплаканная, не то больная. Я, конечно, не смотрел на нее, но она как-то сама попадалась на глаза.
На большой переменке к нам подошел Шура Нецветайло и сообщил:
— Меня опять вызывали к директору и там говорили, что из седьмого класса арестовали двух ребят.
— Чего же ты треплешься? — спросил Юра. — Ведь вы дали честное слово держать язык за зубами.
— Брось ты!.. — рассердился Нецветайло. — Я про одно, а ты про другое.
— Нет, и я про это же.
— Юрка, ты настоящий товарищ… Ну, понимаешь, не могу я говорить. Слово дал! Понимаешь?
Шура очень переживал и злился. Я вспомнил, как он первый пришел ко мне на помощь, и решил, что будет просто нечестно отталкивать товарища. Мало ли что бывает в жизни, а дружбу нужно беречь. Ведь Шура не девчонка…
— А кого же арестовали? — спросил я.
Но Нецветайло не сразу повернешь. Он сначала ответил Юре:
— Вот на днях все станет ясным… Тогда, конечно… тогда я сам первый скажу… И ты, Олег, не думай… Мы с Алькой просто так…
Ну, лучше б он меня ударил, чем сказать такое! Я уже хотел уйти, но до Шуры наконец дошел и мой вопрос, и он объяснил:
— Говорят, Гриня какого-то арестовали… Это не тот, что на тебя тогда лез? (Я кивнул.) А фамилию второго я не знаю.
— Постой, постой, это, значит, чесныковские дружки! — оживился Грабин. — А он как себя чувствует?
Юрка сразу же бросился в класс, пробежал по коридору, заглянул в столовую, но Петренко нигде не нашел и так нам и доложил.
«Странно…» — подумал я.
Но еще удивительней было то, что Чеснык не пришел и на другие уроки. А ведь последнее время он ни разу не сматывался с занятий и даже начал хорошо учиться. Может быть, и его забрали…
Мы обсудили этот вопрос и поняли, что раз и мы связывались с Чесныком, то и нам может не поздоровиться.
— Вот же невезение! — почесал затылок Нецветайло. — А тут и собрание это…
Весь следующий день мы на каждой переменке обсуждали свои дела. Я умудрился получить двойку по литературе, потому что не учил уроков. Это сразу стало известно Елене Ивановне.
На своем уроке она мне сказала:
— Ты хоть бы перед собранием позанимался как следует…
Наша троица переглянулась и поняла — дело оборачивается плохо. На переменке ко мне подошла почему-то сияющая Аля и таким мягким, подлизывающимся голоском спросила: