Чтобы не запутаться в этих рассуждениях, я спросил у Луны:
— Выходит, станки — это ваша тайна?
— Ну да! — обрадовалась она. — Ты только, пожалуйста, не сердись, — ты слишком обидчивый. Но получилось так. Шурина мать работает крановщицей на шихтовом дворе — там, где лом превращается в ломь. Она заметила, что к ним часто привозят старые станки. Их разбивают и загружают в мартены. Она и подумала, что, может быть, их стоит приспособить для нашей мастерской. Она, оказывается, очень хочет, чтобы Шура стал токарем. Вот мы с ним и ходили смотреть на эти станки, а потом пошли к директору и все ему рассказали. Дмитрий Алексеевич просил нас о станках не болтать: «Получим, тогда и разговаривать будем». Вот и всё.
Действительно, все объяснилось очень просто, и говорить нам уже было не о чем. Хотя это неверно. Я просто стеснялся начинать важный разговор, не зная, что из него получится.
В это время мы дошли до переулка, где нас поджидали родители.
Все начали прощаться, и мама приглашала Петровых к нам в гости. Алина мать все время повторяла, что она очень виновата, и просила, чтобы и мы пришли к ним посидеть.
Не договорившись ни до чего путного, все разошлись. Тут только я заметил, как холодно и противно на улице, и поспешил домой.
— Ты чего так разбежался? — миролюбиво сказала мать.
Но я ничего ей не ответил и уже недалеко от дома спросил:
— Выходит, со мной все в порядке?
— Выходит, горюшко ты мое горькое, — вздохнула мать, засмеялась, а потом поинтересовалась: — Ты не знаешь, почему родители Петренко никогда не ходят на собрания?
Я не знал этого, а мать сказала:
— Как это печально, Алик… Олег, Олег! — быстро поправилась она. — Очень мне жаль этого мальчика.
— Какого? — не понял я.
— Вот этого вашего Чесныка. С ним, видимо, творится что-то неладное.
Когда мои неприятности почти окончились, я мог подумать и о Чесныке. И в самом деле, он мне всегда казался странным: то загнанным, то отчаянно смелым, то честным и компанейским, а то просто жуликом.
— Двойной он какой-то, — сказал я.
— Возможно, — задумчиво согласилась мать. Потом она положила руку мне на плечо и спросила: — Но ты, Олег, все понял? Как следует?
Если говорить честно, я еще очень многого не понимал, но, побоявшись очередной нотации, буркнул:
— Конечно, понял.
Ужинал я быстро и даже не стал читать, а скорее юркнул в постель: мне очень хотелось побыть одному и немного помечтать.
Глава 27. „Говори только правду!“
Утром я как угорелый помчался в школу, но пришел слишком рано — никого еще не было. Тогда я двинулся в слесарную мастерскую.
Петр Семенович уже возился возле тисков.
— Ты чего так рано? Напильники дочищать пришел?
— Можно и дочистить, — ответил я и стал раздеваться.
Но инструктор решил:
— Не стоит начинать перед уроками — испачкаешься. Слыхал насчет станков вчера?
— Слыхал.
— Ну и как?
Тут меня будто озарило, и я сразу сказал как раз то, что нужно было сказать:
— Вот за этим я и зашел, Петр Семенович. Возьмите нас в бригаду. Мы, честное слово, будем хорошо работать.
— Кого это — нас?
— Ну меня, Грабина и Нецветайло.
— Ага… А как насчет Петровой? Ты что, против нее?
— Да нет, что вы… — покраснел я и отвернулся: — Просто она же… она же… девчонка.
— Вот и дурак, брат! — сердито засопел Петр Семенович. — Эта девчонка вам всем сто очков вперед даст. Она у меня и так, можно сказать, заведующая инструментальной кладовой. Да еще и сверловщица отличная, вероятно, из нее выйдет…
Мне было очень стыдно, и потому я протянул:
— Так я не в том смысле… Мы же в слесари просимся…
— А-а, — сразу поостыл Петр Семенович. — Ну об этом, брат, другие, постарше тебя, подумают. А в бригаду я вас возьму, но с уговором: чтобы учеба от этого не страдала. А то получите двойки, а списывать начнете на меня: «В мастерской работали, не успели уроков выучить!» — передразнил он кого-то.
Я пошел в класс. Ребята сказали, что я правильно решил, записав их в ремонтную бригаду. Но тут пришла Аля и все испортила.
— И что вы за слесаря? — засмеялась она. — На станках знаете какие огромные детали? Вы их не поднимете!
Юра рассердился и чуть было не полез драться. А Нецветайло зашел сзади Альки, взял ее под локти и крикнул: