— Ты еще раз затянись! Оно перебьет. Это бывает…
И я, дурак, затянулся.
Мне стало совсем худо. Сашка, как настоящий товарищ, метался по уборной, потом потащил меня к крану, но я просто не мог идти — так ослабел. В этот момент началась переменка, и в уборную влетели ребята. Я стоял, прислонившись к стене, — вероятно, зеленый и жалкий. Меня все еще трясло и передергивало от кашля. Подбежали и Рудик с Женей. Они молча уставились на меня. Рудка подскочил к Чесныку и, приподнявшись на носки, крикнул:
— Что с ним? Говори!
Испуганный Чеснык попятился, потом вдруг приподнял худые плечи.
— Вот, — презрительно кивнул он на меня, — курить задумал…
Рудик переглянулся с Женькой, плюнул в сторону и, уничтожающе глядя на меня, процедил сквозь зубы:
— Эх ты, баба! Даже клятву держать не умеешь!
Кто-то из старшеклассников стукнул Сашку по затылку, и он пробкой вылетел из уборной. Мне облили голову водой и заставили напиться. Стало легче, и я, как лунатик, покачиваясь и почти ничего не соображая, добрался до своей парты. Солнце уже не пекло, и мне, в моей шерстяной гимнастерке, было холодно.
Словом, все сложилось как нельзя хуже. На этом же уроке меня спросили. Я знал все, о чем спрашивали, но не мог выйти к доске — меня все еще мутило. Учитель ботаники Альфред Петрович покачал головой и сказал:
— Ну, раз ты ничего не знаешь, Громов, поставлю тебе двойку. — Потом он помолчал и спросил: — Ты что, заболел?
Весь класс недоуменно смотрел на меня. Чтобы не рассказывать о том, что случилось, я соврал, будто не понял заданного урока. Учитель опять очень подозрительно посмотрел на меня и старательно вывел в журнале двойку.
Весь вечер я бродил по улицам, всеми покинутый и действительно больной. Очень хотелось есть. И только поздно, почти ночью, пришел домой. Мать сейчас же напала на меня. Я сказал, что заходил к бабушке, потому что мне стало плохо. Она посмотрела на меня и покачала головой:
— Что-то ты действительно зеленый… Марш в постель!
Обычно она всегда заставляла меня прежде всего поесть, а я, как только заболевал по-настоящему или притворялся, что болею, всегда отказывался от еды. И она, уже зная меня, на этот раз не заставляла обедать. А мне так хотелось есть…
Я юркнул в кровать и постарался заснуть, радуясь, что мать не спросила сдачу.
Глава 6. Неудачная торговля
Утром я сначала выпил молока и съел манную кашу, которую мать сварила для меня, как для настоящего больного. Потом залез в кухонный шкафчик, добыл масло и хлеб, сходил в погреб и выудил из супа все мясо (разогревать суп с утра мне показалось неправильным), открыл банку рыбных консервов и все съел. После этого мир показался мне не таким уж мрачным, хотя по окнам неторопливо стучал мелкий, нудный дождь.
Я сидел и раздумывал над своим положением. Отдать деньги матери нужно сегодня же. Это было ясно. Но где их взять? Занять? Не у кого. Продать что-нибудь?.. Я оглянулся и прикинул, что можно снести на базар из своего хозяйства. Решил продать щегла, старую клетку (новую продавать нельзя — заметит мать), коньки с ботинками, покрышку от волейбольного мяча, старые учебники и еще кое-какие мелочи. Тогда можно будет выпутаться из этого отчаянного положения. Я немедленно приступил к делу. Но, уже собрав все, подумал, что щегла продать будет нелегко: птичий базар в нашем городе бывает только по четвергам и воскресеньям. Значит, со щеглом придется подождать.
Я пошел на базар.
С неба сеял мелкий, уже совсем осенний дождь, под ногами хлюпала слякоть, и покупателей почти не было. Только старьевщики, нахохлившись под палатками и зонтами, сидели возле своего товара. Я побродил по базару и пошел в книжный магазин. Но учебники там не купили. Во-первых, они были грязные, а во-вторых, по этим предметам, оказывается, были выпущены новые.
Пришлось вернуться на толкучку. Но ни ботинки с коньками, ни волейбольная покрышка, ни тем более старый радиоконденсатор переменной мощности, который я выменял когда-то у соседа еще на старой квартире, ни другая мелочь никому не требовалась. Я бродил как потерянный, заглядывая в глаза каждому прохожему, но это не помогало.
Тогда я решил продать все сразу, оптом. Дадут, конечно, меньше, но все-таки хоть немного дадут. Как-никак, а ботинки с коньками — вещь дорогая. Мы с матерью уплатили за них почти сто рублей.
Первый же старьевщик дал мне три рубля за покрышку и рубль за конденсатор, а ботинки с коньками не взял.
— Может, они краденые, — проворчал он.
Второй повертел мой товар и сказал, что такую ржавчину никто не купит. Конечно, никель с коньков кое-где слез, и действительно на этих местах выступила ржавчина. Но все-таки коньки были еще совсем хорошие.