Выбрать главу

 

 

А вот теперь, оказывается, что не зря! Правда, Федя мог вспомнить только, что не надо приближаться к животным, и не надо делать резких движений. Впрочем, это бы ему и не удалось: все тело словно одеревенело от ужаса. Он вспомнил выражение «кровь застывает в жилах». Да-да, именно это он сейчас и чувствовал. Только бы Виксен сейчас не выскочила с лаем из леса и не напугала бы огромного зверя. Федя сглотнул и снова оглянулся на арку из дерева. Виксен не было видно, а солнце в арке вставало, уверенно расправляя лучи. Оно уже касалось верхушки арки, а значит, никак не могло быть отражением в ручье, которого отсюда было даже не видно.

 

 

Федя медленно опустился на сухую траву. Бизон не шелохнулся. Федя вспомнил про айфон в руке и осторожно поднял его перед собой, нажал на кнопку. Камера не работала, да и вообще никаких признаков жизни телефон не подавал. Федю это не слишком удивило. Он так же медленно опустил ставший бесполезным девайс в карман. Лег, вытянулся на сухой холодной земле и стал ждать.

 

 

Наверное, Федя даже задремал на какое-то время, потому что когда он открыл глаза, бизона на холме не было. Солнце светило ярко над головой. Он вскочил на ноги и тут же снова упал на землю. Ноги были связаны мягким кожаным ремешком. А руки были свободны. Федя сел и попытался распутать мудреный узел. Освободить ноги не получалось. В одном из бездонных карманов у него был перочинный ножик, и Федя уже полез его искать, как вдруг замер, услышав новый звук. Со стороны лесочка сначала раздался легкий шорох, а потом чей-то шепот. Федя замер, прислушиваясь. Слов он не мог разобрать. Странно, что никого не было видно сквозь голые кусты и деревья.

 

 

И вдруг прямо перед ним выросли две невысокие фигуры. Это были мальчик и девочка, примерно одинакового роста, наряженные индейцами. Их одежда была цвета зимне-весеннего леса: серые, коричневые и желтые оттенки. Земля, кора деревьев и прошлогодняя трава, вот почему Федя не мог их разглядеть. Тяжелые толстые косы лежали у девочки на груди, а длинные волосы мальчика свободно падали на плечи и спину. Платье девочки было украшено ракушками, перышками и какими-то камешками, а у мальчика на шее, на кожаном ремешке, очень похожем на тот, который стягивал щиколотки Феди, красовался клык какого-то зверя. Оба были смуглые и черноглазые, и, как Федя, босоногие. Они внимательно смотрели на него: с любопытством, как на щенка неизвестной породы.

 

 

Федя снова поднялся на ноги: стоять было неудобно, но сидеть и смотреть на странных гостей снизу вверх было еще хуже.

 

-- Привет! -- сказал он дружелюбно. -- у вас здесь что, фестиваль?

 

Вообще-то это было странно, что фестиваль культуры коренных жителей Миссури проходил на территории их фермы сегодня, а мама с папой ничего им с Сашкой не сказали. Хотели сделать сюрприз, наверное. Или просто не успели -- он ведь никого не предупредил о том, что с утра собрался на поиски наконечников от стрел, кроме Сашки.

 

 

Он хотел шагнуть к ним, забыв, что и так еле стоит на ногах, связанный ремнем, и полетел на землю. Мальчик в индейском костюме наклонился над ним и достал из складок одежды предмет, напоминавший кусок челюсти крупного животного. Ну да, вон и два зуба торчат! Обломок этот по форме был как нож, и такой же острый. Федя вдруг понял, что сейчас самым постыдным образом завопит на все поле: а вдруг с него собираются снять скальп?! Что-то все это не было похоже на фестиваль: никого вокруг не видно, и не слышно ни музыки ни голосов людей. Виксен куда-то пропала, бизон на холме, солнце в арке с другой стороны...

 

-- Хау! -- завопил Федя. Он помнил из книжек и уроков истории, что у индейцев Северной Америки существовало около двухсот языков, но надеялся, что хоть слово «привет», которое кричали друг другу индейцы в кино, должно быть известно этим ребятам. 

 

Мальчик тем временем перерезал ремешок, спутавший Федины ноги и отдал его девочке. Он подал Феде руку и помог встать.

 

 

-- Что ты кричишь? -- спросил он его совершенно спокойно на чистом английском языке.

 

«Значит, все-таки фестиваль», -- пронеслось в голове у Феди. Он почувствовал огромное облегчение и в то же время легкое, совсем крошечное, разочарование.