- Я работаю на обувной фабрике «Скороход» почти полжизни - семнадцать лет, а мне сейчас тридцать два, - ответил Николай Сметанин на вопрос Алексея Григорьевича, любит ли он свою работу. - Без моей фабрики у меня и жизни не будет. Все мне там знакомо, все близко, и дела фабричные тоже мои.
Как это было? Прочитал я в газете о стахановском движении и заинтересовался рекордом. Мы собрались с товарищами, обсудили твой рекорд и решили, что и у нас на фабрике можно дать хорошие показатели. Только для этого нужны условия, основное, чтобы заготовки были качественными. Тогда и рекорд дадим. Начальник цеха пообещал все подготовить как нужно. Мы решили сначала попробовать выполнить годовую программу, а потом идти на рекорд.
Я отнес начальнику цеха рапорт, в котором попросил дать мне еще одного человека - заклейщицу. Три заклейщицы не успевали меня обслужить, а если я начну работать «на полную мощность», то они совсем отстанут и придется остановиться. Начальство дало согласие. Уже в первый час я сделал 200 пар. К концу смены была готова 1400 пар. Стихийно собрался летучий митинг, все говорили о том, что можно работать лучше.
Вскоре ударники в другой смене заявили, что тоже хотят работать по-стахановски, и стали давать по 1000 пар. После моего вызова началось большое соревнование обувщиков на московской фабрике «Буревестник». Но у меня еще оставались неиспользованные возможности, и я перетянул 1820 пар.
Стахановское движение на нашей фабрике развернулось в полную силу. Многие пересматривали: свои производственные операции, совершенствовали организацию труда: иначе располагали инструмент, изменяли движения. За счет всего этого выкраивались секунды, уплотнялся рабочий день и увеличивалась производительность. Николай рассказывал о своей работе так увлеченно, что все его заслушались.
Стаханов слушал его взволнованный рассказ и думал: «Как все здорово получается: спросишь о работе, а получается рассказ о жизни. Неразрывно связана наша жизнь с любимым делом. И это, конечно, правильно. Иначе и рекордов не было бы».
В дружеской беседе время пролетело незаметно. Наступил час обеда, все собрались в ресторане. Организаторы сообщили стахановцам дальнейшую, весьма насыщенную программу. Но все-таки немного свободного времени оставалось, и Алексей с товарищами пошли познакомиться с Москвой. Потихоньку, чтобы не остановили вездесущие газетчики, сбежали из гостиницы, стремясь затеряться среди гулявших по улицам столицы москвичей и приезжих.
Глава VI
И на этот раз не удалось Стаханову увидеть Красную площадь. Только дружная компания вышла на улицу, как их окликнул один из организаторов:
- Товарищи дорогие, вернитесь, пожалуйста. Произошли изменения в распорядке дня. Ждем указаний Московского городского комитета партии. - Всем пришлось повернуть обратно.
- Идемте к нам, - предложила Мария. - У нас с Дусей номер из двух комнат. Даже патефон есть.
Все впятером поднялись к Виноградовым...
Стаханов смотрел на девушек и думал, как сестры не походят друг на друга и на ткачих тоже. Дуся скорее похожа на учительницу или пионервожатую: высокая, стройная, живая, все что-то спрашивает или рассказывает. Одета нарядно. А Маша постарше, посерьезнее, больше молчит да слушает, костюм на ней строгий, туфли темные. Скорее за врача ее можно принять, чем за работницу...
- Садитесь, товарищи, поудобнее, неизвестно, сколько ждать придется, - гостеприимно предложила Мария.
Мужчины расположились за столом. Дуся поставила перед ними большую вазу с желтобокими яблоками.
- Угощайтесь, это антоновка, в Донбассе у вас такой, наверное, нет. Это мы по дороге купили.
Мирон Дюканов повертел в руках яблоко, отложил его в сторону.
- Вы, сестрички, расскажите лучше, как ткачихами стали, как это вам удается с сотней станков справляться. Может, и мы с Алексеем научимся двумя отбойными молотками работать. Как думаешь, Леша, получится у нас?
- А мы послушаем девушек да их опыт перенесем в шахту, - улыбнулся Стаханов.
- Наверное, с отбойными молотками не получится, - серьезно ответила Мария. - У нас ведь все работают на целой серии станков, вот и мы с Дусей начинали учебу сразу на двух. Кстати, мы ведь с ней не сестры, просто фамилии у нас одинаковые.
- Не только фамилии, - вступила в разговор Евдокия. - И жизни наши схожие. У Маши отец погиб, и у меня тоже. И матерей наших зовут одинаково, обе Прасковьи Ивановны. Моя мама прядильщица, а у Маши ткачиха.