— Кто ж тебе даст, — безнадежно вздыхала мама.
Но Лия попробовала — поговорить с родителями своей лучшей подружки. Получила вместо денег строгий наказ: в гости больше не приходить. Никогда.
Десятого января мама с утра снова ходила в банк и вернулась грустная. Но потом прилегла отдохнуть, а когда вышла из спальни, Лия заметила: у мамочки лицо свеженькое, глаза подрисованы, губы накрашены. Хотя прежде никогда, даже на Новый год, косметикой не пользовалась. Еще и вместо обычных брюк бесформенных надела платье — свое единственное.
— Ты куда? — потребовала дочь.
— На собеседование. — Торопливо отозвалась. — Хочу на работу попробовать устроиться.
Лия хотела спросить маму, где она может работать, если закончила только один курс института, и зачем для собеседования макияж. Но увидела в ее глазах столько решимости и горя, что даже маленьким своим еще сердчишком поняла: лучше рану не бередить. Поцеловала мамочку, шепнула:
— Я тебя очень люблю.
— И я тебя люблю, милая.
Отец пару дней назад отбыл в деревню — напоследок устроил страшный скандал, что жена отказалась с ним ехать. Лию, к счастью, не взял:
— Как я там с ней один справлюсь?
Мама сказала:
— Собеседование — это долго, я могу прийти поздно. Пожалуйста, веди себя хорошо.
Лия, чтобы хоть чем-то ее порадовать, немедленно кинулась в квартире убирать. Тряпка, пылесос, полы. Потом взялась картину для мамы рисовать — еще час. Дальше книжку читала. За окном давно стемнело, а мамы все нет.
И только в десять вечера в дверь позвонили. На пороге — опять милиционеры, но Лия их не испугалась.
Те переглянулись:
— Девочка, ты одна? Где родители?
— Папа уехал в деревню. Мама пошла на собеседование. А Боря, — сглотнула, — Боря пока в тюрьме, но он скоро вернется.
— Отцу как можно позвонить?
— Никак. Телефона в деревне нет.
— У тебя есть еще родственники?
— Нет. Но вы подождите. Мама сейчас придет.
— Видишь ли в чем дело… — пробормотал пожилой милиционер, — боюсь, что с мамой твоей случилась беда.
А дальше у Лии что-то вроде как с головой произошло. Помнила очень смутно: свой плач, перешедший в истерику, потом врачей, больницу.
Она не могла поверить, что мама умерла, — сколько ей ни пытались всунуть горькую пилюлю.
Но через три месяца щадящей детской психотерапии признать все-таки пришлось: не только мамы нет. Еще и Борьке помочь больше некому. Потому что отец своего принципиального решения так и не изменил.
Уже к семи вечера температура воздуха упала до минус пяти, но Федор Олегович к трудностям был готов. Вязанку сухих дров прихватил с собой. И на месте, пока не стемнело, успел веток подсобрать. Костер уютно расцвечивал ледяную тьму, в котелке булькала вода. Водопад Каракая-Су грохотал примерно в пятистах метрах.
Выйти в медитацию он планировал ровно в полночь. А пока что максимально утеплился, приготовил спальный мешок и юркнул в палатку. Прежде гордился, что умеет, словно Штирлиц, заснуть, когда нужно, но общение с нытиками из санатория «Мечта» на пользу не пошло. Наслушался о «стариковской бессоннице», и, поди ж ты, — его тоже накрыло. То холодно, то неудобно, то вроде как чей-то вой совсем близко от палатки. Вдруг дети вспомнились.
Судьба вора и хама Бориса его не интересовала. А за Лией приглядывал. Знал, что дочка работает здесь, в Целебноводске. И в нынешний свой приезд сходил однажды на вечерний променад к ее санаторию. Притворялся, будто выбирает продукты пчеловодства в ларьке напротив, а сам наблюдал через стекло витрины, как разбегаются по домам врачи и медсестрички. Оценил здоровый цвет лица дочери, осудил ее лишний вес и особенно электросамокат. Желание подойти, пообщаться подавил.
Женский контингент в «Мечте», где он отдыхал, постоянно трещал о внуках, правнуках, детях. Федор Олегович искренне изумлялся: как могут взрослые, цельные люди настолько растворяться в чужих жизнях? Тратить на наследников невеликие свои пенсии и совсем уже небольшое оставшееся время на этой планете?
Лично он категорически предпочитал: не распыляться на привязанности и чужие проблемы, а вместо этого развивать собственное тело и дух.
До восьми вечера откуда-то издалека еще доносились голоса, смех, гудки автомобилей. Дальше его логово накрыла тишина — кромешная и звенящая, как бывает только в горах.
Федор Олегович надеялся: лихих людей здесь нет, а хищников отпугнет костер, но отключиться-расслабиться никак не выходило. Однако заставил себя до одиннадцати вечера полежать, ибо покой тела даже при бодрствовании мозга все равно приводит к успокоению души.