– Но ведь это несправедливо, что одни уходят молодыми, а другие – в старости, – жалобно проговорил ребенок. – Почему одним досталась короткая жизнь, а другим длинная? Почему одни мечтают о жизни, но умирают, и почему другие, мечтая о смерти, живут? Почему, дедушка Рит?
– Такова жизнь, Эрана, и такова смерть. Человек бессилен перед их могуществом, ему остается только принимать их такими, какие они есть. А теперь спи, хватит разговоров, – Рит поправил одеяло. – Спокойных снов.
– И вам добрых снов, – пробормотала девочка, закрывая глаза.
Через несколько минут она уже спала, и Рит тихонько вышел на улицу, сел на свой заветный старый пень. Вокруг был все тот же давящий полумрак, но сегодня он угнетал не так сильно, как вчера. Неожиданно его тесный скудный мирок расширился, стал чуточку светлее, ведь в нем так внезапно появился этот маленький, но совсем взрослый человечек, что сейчас спит в его доме. Случайно ли это? Или права была Эрана говоря, что кто-то с небес помог им встретиться? Она была так похожа на его Лирану! И это вдвойне усиливало его горечь и печаль, и в то же время отзывалось в сердце давними счастливыми воспоминаниями. Будь у них с Лираной дети, они могли бы подарить им таких же прелестных внуков. Не раз Рит мечтал понянчиться с крикливым карапузом, наблюдая, как он растет, учится говорить и ходить, но судьба решила по-другому, расстелив перед ним одинокий горький путь. И Рит уже почти смирился со своим одиночеством, со своим горем, которые, он знал, однажды став невыносимыми, окончат его земные страдания, как окончили их для многих-многих до него. И может так лучше, что у них с Лираной не было детей, – порой думалось ему в порыве отчаяния, – ведь оставить их жить в таком мрачном, темном, безрадостном мире, на растерзание страданиям, несбыточным мечтам и сожалениям – что может быть хуже для родителей? Что может вырасти во мраке, кроме колючек и бледных худосочных сорняков? А он всегда хотел, чтобы его дети и внуки росли среди света и солнца, цветов и пения птиц, сильные красивые и счастливые, ведь только солнце дает красоту и силу.
Но, наверное, он был не вправе рассуждать о чужой жизни и решать, что хорошо для нее, а что – нет, вот только наблюдая за нынешней жизнью, Рит все больше и больше убеждался, что мрак не может взрастить ничего прекрасного и светлого. Те дети, что родились в темном мире и никогда не видели солнца, совсем, совсем не те, что были раньше, хотя, наверное, и они по-своему счастливы, но это иное счастье, недоступное тем, кто еще помнил прежний мир. И он не хотел такой жизни ни для себя, ни для кого другого, но он жил и порой отчаянно тосковал по своим несуществующим детям и внукам, которые бы могли разделить его одиночество и печаль. Они, возможно, были бы не бледными колючками и сорняками, взращенными тьмой, а прекрасными розами и нарциссами, воспитанными его воспоминаниями о солнце, свете и настоящей полной жизни.
И вдруг совершенно неожиданно появилась Эрана. Рит потянулся к ней сразу же, едва увидел. Почему? Потому что она так напоминала его Лирану с золотыми волосами. Потому что она напоминала его самого – отчаявшегося, одинокого, потерявшего вкус к жизни. И потому что она поразила его, перевернула его представление о нынешних сумрачных людях. Она была розой, непостижимым образом выросшей во мраке, осколком того мира, что был раньше, залитым дневным светом и белоснежными облаками, его воспоминанием, воплощенным в жизнь. Он не мог не потянуться к ней, не мог пройти мимо, не мог не заговорить и не мог не помочь.
И теперь Рит задумчиво сидел перед своим домом, вглядываясь в густой полумрак, и на губах его играла тихая, несмелая улыбка.
Старик лег спать далеко за полночь, долго прислушивался к тихому посапыванию девочки, столь непривычному в его пустом одиноком доме, пока сам не погрузился в чуткий беспокойный сон.
Проснулся рано, но, как обычно, вставать не спешил. Мысли вяло ворочались в голове, пытаясь вспомнить что-то важное. Рит наморщил лоб: ему привиделся такой странный, такой реальный сон, что он почти поверил в него. Старик грустно улыбнулся в темноту, чуть слышно вздохнул. Сон! Всего лишь сон! От нахлынувших горьких мыслей его отвлек подозрительный звук: словно кто-то ворочался во сне. Рит подскочил, как ужаленный, непослушными руками зажег лампу и осторожно приблизился к широкой, обложенной теплыми шкурами, скамье. В пляшущем свете мягко заискрились рассыпавшиеся солнечные волосы, прикрыв сонное порозовевшее личико. Старик застыл, по его лицу медленно расплывалась широкая, какая-то несмелая улыбка. Он стоял, как изваяние, долгие минуты, не в силах отвести взгляда от спящего ребенка. Не сон! Это не сон!