Брик различил траурное выражение на лице у Элларда и поспешил подойти к её отцу, пока кто-то другой не обратился к нему. Ведь сейчас, среди всех этих идиотов, он один способен был понять и разделить его горе. В конце концов, они оба любят Софию больше жизни. Поравнявшись с ним, Брик не смел первым начать разговор. Они смотрели друг на друга молча, и в этот взгляд дикарь пытался вложить свои чувства. Он без слов пытался поведать Элларду, что хотел только спасти её жизнь, что любит его дочь и ради неё готов на всё. Брик не знал, понял ли мудрец его мысли, или же был рад скорому осуществлению пророчества, только Эллард, тяжело вздохнув, обнял его как родного сына и похлопал ладонью по спине.
- С ней всё хорошо, - прошептал старик на ухо. Брик отстранился, рассматривая Элларда круглыми от удивления глазами, но уже через секунду рассмеялся самым искренним детским смехом: он забыл, что стоит лицом к лицу с чтецом. – Она здесь, во Дворце, - добавил Эллард, улыбаясь в ответ. – Зайдём внутрь?
Они шли первыми, за ними послушно плёлся кортеж из мудрецов. Эллард говорил тихо, не желая, чтобы другие услышали их разговор.
- Что и сказать… Твоё упрямство и медлительность при принятии решения стоили многого. Пока ты решал, будешь ли делать то, что должно быть сделано…
- Я уже всё увидел. И теперь вас, мудрецов, все ненавидят, если вы не в курсе.
- Знаю… - задумчиво прошептал Эллард. Брови поднялись вверх, из груди вырвался вздох. – Похоже, это заложено в каждом. Эта потребность винить кого-то в собственных несчастьях. Необходимость ненавидеть другого… В то время, как на самом-то деле они бояться признать, что ненавидят только себяза неспособность улучшить свою жизнь. Они так ничему и не научились…
- Может, просто забыли?
- Нет... Да, помнить сложно. Сложно помнить, кем ты должен быть, сложно не врать себе, сложно постоянно играть роль… - взгляд его стал пустым, словно он рассматривал нечто, невидимое другим. – Но если ты на самом деле являешься кем-то, то всегда точно знаешь кто ты на самом деле… И тогда помнить не трудно. Это становится естественным, как само дыхание. В таких ситуациях проявляется сущность каждого из нас. Ты – боец, настоящий воин. София – спасительница… А мы все – так, пешки, декорации для вашего подвига. Те, кому выпадет ничтожная честь прославлять вас, рассказывать о вашей жертве следующим поколениям.
Они поднялись по ступенькам во Дворец. Мрачная тишина отделила их от внешнего мира. Двое мужчин думали об одной девушке: один - как о единственной любимой дочери, второй - как о единственной женщине, которую он любил. Они шли молча, пока Брик пытался понять слова Элларда.
– Твой поступок был крайне эгоистичен, Брик. Крайне! То, как ты поступил… Не с нами даже, а с Софией. Я видел, каких усилий ей стоило забыть о тебе, простить твоё предательство… И да, я знаю, что ты сделал всё это, чтобы спасти её жизнь… Однако для Софии это значит только то, что ты выбрал свою жизнь перед жизнью сверхчеловечества, и бросил её одну. Или - что ты её жизнь предпочёл существованию всего живого.
- Но я действительно выбрал её жизнь, а не существование всего живого, - улыбнулся Брик. – Её и свою. Почему мы должны умирать в угоду кому-то? Кто дал вам право решать, кому жить, а кому умирать?
- Я никогда не просил её пожертвовать собой. И не попросил бы. Это должно было быть её решение. Так же, как твоё решение - вернуться к ней. В итоге, ты тоже поверил в пророчество.
- Дело не в этом.
- Тогда почему ты здесь? Зачем ты вернулся? Разве не для того, чтобы спасти мир?
- Потому что решил так. Моё решение, мой выбор – единственная причина, и не стоит искать какие-то другие мотивы. Я не хочу спасать никого, мне уже плевать на ваш мир и на ваших сверхлюдей. Скорее всего, смерть – лучшее, что случится с большинством из них в этой жизни… Но я хотел увидеть Софию.
Эллард сжал его плечо и пошёл быстрее, чтобы увести подальше от толпы. Брик чувствовал, как в его спину впиваются осуждающие взгляды, приправленные ненавистью. Но вот они скрылись за поворотом, оставив других позади. Отец Софии вёл его по коридорам вглубь Дворца, к лестнице и дальше вверх. Дикарь не различал путь перед собой. Его вели, впервые в жизни, и единственный раз он позволил другому заботиться о себе. Его руки дрожали, сердце стучало, как молот о крышку гроба. Он ощущал её близость, знал, что она где-то здесь, совсем рядом, и страшился долгожданной встречи. Пока они шли, Брик думал о ней, говорил себе, что не пойдёт к ней совсем, что будет держаться от неё как можно дальше, но понимал, что это вранье, и что при первой возможности он побежит к ней, помчится быстрее ветра. А увидев, падёт к ногам и будет молить о прощении. Она стала единственным богом, в которого он когда-либо верил.