- Я бы убила его, не появись ты!.. Я была готова, и я так хотела этого!.. Господи, теперь я понимаю, почему с самого детства нас заставляли каждую минуту испытывать любовь!.. Эти два чувства несовместимы, и я теперь… Я себя тоже ненавижу за то, что…
- Успокойся, - Брик взял её за руку. – Это больше не имеет значения. Завтра нас здесь не будет… Ты больше никогда не увидишь этого червя.
- Да, - закрыла девушка глаза и кивнула.
Брик подошёл к двери. Он не мог заставить себя сделать ещё даже шаг, который отдалил бы от неё. Он смотрел на Софию, сидевшую на полу. Руками девушка обхватила колени и застыла, боясь сделать малейшее движение. Последний вечер здесь, на Земле, ожидал их двоих. И только они могли понять друг друга. Надеясь на лучшее, Брик рискнул спросить:
- Можно мне побыть с тобой?
София подняла на него удивлённые глаза и захлопала ресницами.
- Я просто подумал, - продолжил парень, - что тебе не помешает поддержка сейчас... Да и мне тоже, честно говоря. Наш последний вечер на Земле... Не хотелось бы провести его в одиночестве. Как и с теми, кто будет смотреть на меня с жалостью или с презрением... Мне кажется, ты одна здесь относишься ко мне... нормально.
Девушка быстро кивнула и поспешила снова спрятать лицо в ладонях. Брик взял подушки, кинул их к стенке, вернулся за одеялом и расположился на полу рядом с Софией. Девушка послушно прислонилась к его груди, и он укрыл её.
- Я не замёрзну, Брик, - прошептала она, укрывая его.
- Это для спокойствия. Давай представим, что это преграда, отделившая нас от всего мира. Притворимся, что так нас никто не найдёт.
Обнявшись, они сидели вместе, в полной тишине, пока София не уснула. «Совсем как раньше… Словно и не было ничего, и мы расстались только на день», - думал Брик, поправляя её короткие волосы, то и дело спадавшие на закрытые глаза. «Завтра, любовь моя. Завтра мы полетим навстречу дню, в который я потеряю тебя… Хотя как я могу потерять тебя? Ты никогда не принадлежала мне, никогда не была моей. Я твой, был твоим всегда, и всегда буду принадлежать тебе… Но тебя я потерял в тот день, когда улетел один, когда выпустил тебя из своих объятий. Я сам виноват в том, что ты меня никогда не полюбишь». Он любовался слабыми лучами взошедшего Солнца, и только зная, что София не услышит, осмелился прошептать:
- Я люблю тебя.
Эти слова прозвучали как свидетельство того, что ему была дарована редчайшая возможность любить в этой жизни. Любить чисто, безусловно и бескорыстно, любить один раз и навечно, любить той разумной любовью, для выражения которой было недостаточно всей жизни. Но даже один миг, в который он испытывал подобное чувство, стоил всей его жизни.
Брик медленно спускался вниз, вспоминая своё прошлое, и думал о том, что отведённое ему время действительно прожил. Он прожил жизнь, как мог, как хотел и как умел. И пусть многие, даже почти все, сочтут прожитые им дни пустыми и бессмысленными. Для него каждый из них был бесценным, потому что это была его жизнь и его дни. Они принадлежали всецело ему и никто не мог отобрать их у него, и никогда не сможет, никогда. Он жил только для себя и каждый поступок принадлежал ему, как и каждая мысль, что появлялась в его голове. Когда он любил, эта любовь принадлежала всецело ему, как и ненависть, или презрение, или любое другое чувство, что возникало в его душе. Каждое чувство имело значение, потому что зарождалось именно в его душе, и никто другой не был в силах убедить его в том, что оно неправильное или плохое. Никого никогда он не слушал, не доверял тем, кто пытался навязать ему своё мнение или убедить в том, что он не прав. Брик слишком ценил себя, чтобы позволить другим влиять на свой разум и на свой выбор. Это правило не касалось только Софии, которой он подарил себя всецело и полностью, которой отдал свою жизнь. Но сделал так только потому, что сам захотел этого. Он решил предать себя в её руки, и на то была одна простая причина.
Брик не знал и не хотел знать, что можно было прожить иначе или получить от жизни большее. Он жил, наслаждаясь каждым вдохом, каждым встреченным рассветом и каждым прожитым моментом. Он ощущал каждое дуновение ветра на своей коже, лёгкое касание солнечных лучей, глазами старался запечатлеть всё вокруг , как будто смотрел в первый и в последний раз. Он ценил даже боль от порезов и царапин, от многочисленных ссадин и ран, которые так много раз получал на охоте и в бесчисленных драках с Батлером. Каждое проявление жизни имело для него значение, просто потому, что возвращало его к мысли: «Я – живой. Я живу, а значит, я счастлив». И этого было более, чем достаточно.