ься от воплей совести, придушить её, гадину. – Пускай я на шаг стал ближе, чтобы стоять в одном ряду с выродками, но пока от меня больше пользы на воле. Ну сел бы и что? Кара? Дерьмо! Тут моё наказание… – он постучал кулаком в грудь, ещё глотнул алкоголя. – С улиц говно чистить нужно, а не без толку гадить в клетке, жря на налоги в том числе и родных этой несчастной Эвелин Гроссе. Не оправдание! То правда! – потёр подбородок, стукнул ладонью по столу. – Я отлично умею убирать дерьмо! Ещё неделя, и коновалы в белых халатах позволят вернуться на работу. Первым делом через Томи аккуратно разузнаю о том, кто кнутом машет и бабками трясёт ради поимки сбившего ценнейшую Эвелин Гроссе, – он едко хмыкнул, смял в пальцах окурок и зажёг новую сигарету. – Томи точно в курсе, от чего такой шум с этим делом. Как-никак это его участок. Да, сначала выясню, кто под меня копает могилку. Главное - не суетиться, не спешить и тем не привлечь к себе внимание. Дальше видно будет, как быть! Важно глупо от нервов не обосраться. Сам не засвечусь, копам на меня не выйти! – Эрик быстрыми затяжками ополовинил сигарету. Воздух в мрачной комнате был спёртым, насквозь пропитанным никотином и алкоголем. – Я хороший! Когда на нож посадил насильника пятилетней девчонки, меня не дёргало, не прокололся ли я, заметая следы. Радость переполняла, что этот урод червей кормит и не выйдет из-за решётки лет через пять за приличное поведение, не тронет ещё чью-нибудь малышку. А сейчас кусает нервы паника. Хотя… – он, прихрамывая, отошёл от стола к окну. Отворил его нараспашку, впуская поцелованный лёгким морозцем ветер. Стянув с себя майку и кинув ту в угол, сел на подоконник. – …абсолютно уверен, что ничто не указывает на меня. Камеры в том районе висят для галок. Их работоспособность уже как полгода предмет для скабрёзных шуток в участке. Как там звучит самая безобидная?.. Изменила мэру жена, и решил он повеситься. Взял верёвку, мыло, стул… залез и спрыгнул. Да вот петлю сделать забыл, и только нос разбил и мылом подавился, – Эрик угрюмо хмыкнул. Затянулся. – Так и висят камеры без подключения к центру обработки информации. Нет денег в мэрии на увеличение его мощностей. Зато есть бабки у жены мэра, владелицы фирмы по установке систем видеонаблюдения. Потому меня в камере и нет. Да, нужен кто-то для чистки улиц с мылом, – усмешка. Глубокая затяжка. – Что ещё против меня может быть? На «Опеле» есть вмятина, пока есть. Джейми на днях от неё избавится. Хорошо иметь карманного автослесаря. Даже за награду меня он не сдаст, иначе всплывёт, что стучал копу на подельников по теневому бизнесу, а полиция получит исчерпывающую порцию доказательств его трудов по продаже угнанных авто. Джейми плут, каких поискать, но не дурак влезать между заточками уголовников и дубинками копов, – порыв ветра хлестнул каплями по щеке Эрика, точно желая дать пощечину. Он взглянул на небо, заколоченное грозными тучами. На сердце больше прежнего потяжелело. – Так и есть, мама. Как, убирая грязь, не испачкаться? Ты учила быть чистым. Хорошо учила. Только экзамен жизни идёт не по честным правилам. Белое на улицах всегда серое, как не три с него чёрное. Что, мама? Как там за тучами? Свет… А тут тьма. Честным я бы проработал месяц, два, а потом либо увольнение, либо пуля в лоб. Нужно уметь крутиться как чёртовому ужу на раскалённой чертями сковородке, – смежил веки. На совсем короткое мгновение ему показалось, что материнская рука, тёплая и нежная, погладила его по волосам. – Прости, – сжал челюсти так, что на скулах появились желваки. – Кого ты видишь во мне сейчас? Убийцу? Своего убийцу?.. Я похож на того, кто отнял тебя у меня. Он сбил, и я сбил. Он сбежал, и я сбежал. Его не нашли, и меня не найдут, – спрыгнув с подоконника, Эрик вернулся к столу и сделал несколько глотков виски из бутылки. Горло не опалило, ему показалось, что пил воду. – Садистский сарказм учителя жизни. Тебя забрали на небо. Я в шестнадцать лет остался в приёмной чистилища. Ещё совсем зелёный мальчишка, один, без опоры на родных. Но я не встал на колени. Ты знаешь, ты видела. Я победителем покинул приют. С гордостью прошёл армию. С достоинством стал полицейским, отмывающим дерьмо с… – ярость нахлынула внезапно как лавина, и он наотмашь ударил по бутылке. Она отлетела в стену и упала, разбившись надвое. – Какая нахрен разница?! Какая?! Я ненавидел того, кто убил тебя, мама, и был убеждён, что и близко не буду таким выблядком! А стал же, стал, падла! Может быть, ты и осталась бы в живых, сделай он хоть что-то… – в бешенстве Эрик перевернул стол. – Сделай для тебя! Как мне отмыть себя, хоть немного оттереть и не быть как он? Помочь девчонке… – бурно задышал. Шатаясь, подошёл к зеркалу и отстранённо посмотрел на своё отражение. Хмуро заглянул в глаза цвета ночного океана. – Что она, дура, забыла там ночью?.. Мою жизнь? Ты учила, мама… – глубоко вдохнул и медленно выдохнул. – Кому будет польза, если я сдамся?.. Нет проку. Дерьма не убавится на улицах, и невинные детишки будут шлёпать по нему маленькими слабенькими ножками, весело, как по лужам летом. Нет… Нужно отвечать за грязь на себе, по чести отвечать и с улыбкой. Не жалеться самобичеванием и покаянием. Мыть дерьмо! Мыть! Я найду этот мой провальный экзаменационный билет по названию Эвелин Гроссе и пересдам. Отмою её от своего говна. Если она выживет… а нет… – Эрик вжал руку в зеркало, скребя по нему пальцами, словно стремясь содрать с себя лицо.