Так влюбляются в тринадцать лет, не в двадцать четыре, в тринадцать, когда любовь – это такое всеобъемлющее, всепоглощающее цунами, которое захватывает тебя в свой водоворот и уже не отпускает. А ты и не думаешь сопротивляться. Ты просто идешь на поводу у всех своих инстинктов, не зная еще, что любовь бывает и другой. Ни минуты не думая, что чувства способны вдруг обмануть. Твоя любовь – твое все – твоя жизнь, твой мир, твой воздух. И, может быть, только так и никак иначе. И так и должно быть. И это нормально. Но только в тринадцать. Не в двадцать четыре, нет…
Но шли недели, а я ни о чем не думала. И не хотела. Я себе это все разрешила. Разрешила сходить по нему с ума. Разрешила мечтать, разрешила им бредить. Разрешила, потому что устала. Устала от болезней, проблем и боли. Устала от того, что ранит и калечит. Устала от неразрешимых ситуаций, которые мешают жить. А он был отдыхом, отпуском, счастьем. Самым лучшим лекарством для моей зареванной души. Он был лучшим. Лучшим успокоительным, антидепрессантом. Он улыбался, смотрел в упор. И я тонула в его зеленых глазах, в его словах, в его дурацких шутках. В его присутствии. В нем самом.
Он был добр ко мне. И, честно сказать, мало, кто был до него. Этого было не много, но вполне достаточно, чтобы раствориться в нем. Так по-девичьи наивно.
Вечность рядом с ним. Это все, о чем можно мечтать. И не нужно ничего. Ничего. Ни денег, ни карьеры, ни достижений, ни мечтаний, ничего больше. Только он. Он сам стал миром. Стал всем. Стал самым важным для меня.
И тут… все вдруг кончилось. Просто так взяло и кончилось.
Прошли три недели. Пролетели как один миг. И, как это было ни грустно, пора было ехать домой.
Нужно было что-то делать, чтоб вернуться. Что-то придумать и очень быстро. Какая теперь разница, что дальше, если его рядом не будет. Какое значение имеет все остальное?
Но я нашла выход, он был очевиден. Позвонив папе, я уговаривала его, что три недели – это мало для языка. Мало для школы. Мало для меня… Что мне здесь очень нравится. Что Англия – это хорошо. И хорошо бы было мне сюда еще раз… и поскорее… вернуться. Я выложилась на отлично. И папа, к моему облегчению, согласился. Но все же, ждать предстояло несколько месяцев. До лета. Несколько мучительных месяцев. Ну ничего. Я терпеливая. Я умею ждать, подумала я. Это будут хорошие месяцы. Потому что со мной будет он. Каждый день, каждую минуту, каждую секунду. В моих мыслях, в моих мечтах, в моем сердце.
Я помню, как похолодало в последние дни. Мы попрощались у школы. Он махал мне, уходя. Мол – не грусти, – все будет хорошо. И я знала, что будет, потому что я обязательно продержусь до лета.
* * *
…И вот уже Москва. Аэропорт. Больше не слышно английской речи вокруг. Все растворилось, будто и не было. Все осталось позади. Три часа полета. Что это? Если задуматься, то в масштабах мира и Вселенной совсем ничего. Виза, чтоб вернуться, – что это, глупая картинка в паспорте, или пропасть, зияющая между нами. Пропасть между двумя жизнями. Между двумя мирами. Между любовью и разлукой. Между свободой и клеткой. Между счастьем и болью.
Я понимаю, что многие вопросы ставились, ставятся и стоят гораздо выше чувств и жизни одного маленького человека. Но визы – это боль. Люди, которые придумали визы, самые злые люди на свете! Для многих, разлученных со своими семьями, со своими родными, со своими любимыми. Для меня же эта самая виза стала многометровой ширины стеной, отделявшей меня от жизни, счастья, свободы и душевного комфорта. И в моем случае, в отличие от многих других людей, речь шла совсем не о стране.
Принцесса вернулась в замок. И единственное, что пока грело, это надежда, что не навсегда.
Немного о веселом… всем страдающим от страдающих ОКР[1] посвящается
Возвращаясь к началу моего повествования, хотелось бы уделить немного внимания моей маме.
Я прилетала в Москву в конце февраля. Везде еще лежал снег. На улице грязь и холод. Потому выходить из дома часто мне не хотелось. Весной в городе даже не пахло. Единственным моим другом в то время стал компьютер. Я не вылезала со страницы Джейка. Несмотря на то что он не отвечал мне слишком часто, любое хоть малейшее общение было радостью, каждый ответ счастьем и отдушиной.
Но вернемся к маме. Бывают такие особенные люди, живущие в каком-то своем мире, по четко отмеренным в своей голове правилам, не признающие и не желающие знать никаких изменений, и интересов других людей тоже. Больные ОКР могут быть вполне себе милыми, приятными в общении, добрыми людьми, но при близком приближении вся их жизнь оказывается невероятно зацикленной на себе.