Она замирает. Что? Она не могла. Не могла столько наболтать ему. Или… Но даже если и так…
- Я уже давно делаю своим тебя, - шепчет Серверджина в каком-то полубезумстве, леденяя от собственных слов и не понимая, кого ей хочется убедить в них больше, себя или его, - он уже давно не моя панацея.
- Никого не надо делать своим. Ни его, ни меня. Люди - не вещи, чтобы принадлежать кому-то. Их не надо ломать и поглощать до самого конца. Ты можешь сильно желать обладать кем-то, но знаешь, вот что точно не панацея, так это попытки такого обладания. Можно сделать только хуже и больнее другим людям. Когда поглотишь их без остатка и разочаруешься, в конце концов оставив их, они с трудом вернутся к жизни без тебя, если вернутся вообще. Потому что к тому времени ты уже слишком сломаешь их и подстроишь под себя.
Серверджина почему-то дрожит, слушая эти слова. Дрожит, широко распахнув свои глаза. Его слова как будто проходят сквозь нее, долго не задерживаясь. Но легче от этого не становится, ведь они звенят, крупными буквами закрепляясь внутри.
Ян говорит страшные, даже ужасные вещи. Потому что их не хочется слышать. Хочется попросить его заткнуться, но Серверджина не может, потому что впервые за двадцать три года своей жизни почувствовала себя абсолютно беспомощной. У нее словно выбили почву из-под ног.
Раньше у нее была собственная подушка безопасности, ее сны. Но теперь забрали и ее. Оставшись без надежного тыла, Серверджина словно пошатнулась.
И это оказалось ужасно - чувствовать себя такой. И вдобавок еще и слышать сухие, ранящие, врезающиеся в сознание слова. Сказанные без всякой деликатности, присущей Яну. Он не пытался щадить ее. Он просто говорил: отстраненно и зло, так, как оно есть.
Она бы правда поняла, если бы он злился на то, что она представляла в течение долгого времени, как крутит роман с Велигдом Лайтмером. Но он злился совершенно не на это, а на что, Серверджина пока понять не могла. Но все это ей очень не нравится.
Все внутри кричит о том, чтобы вернулся прежний Ян, но Дракон будто ее не слышит.
- Разрушающее обладание никому счастья не приносит, - продолжает он, - ни тебе, ни тому, кем ты так стремишься обладать.
И Серверджина, к своему ужасу, даже не понимая этого, кивает. Кивает, соглашаясь с каждым его словом. Беззащитная, беспомощная, она просто сломалась под его напором.
Его ледяной, тяжелый взгляд и ее - растерянный. Они словно поменялись местами. Серверджина нервно сглатывает, потому что во рту вдруг становится сухо-сухо, а внутри поселяется такое ощущение, как будто все это похоже на… На то же самое. На тех же партнеров, случайных и не очень, но труднейшее пробуждение после крепкого алкоголя и парочки принятых голубых таблеточек. Еще ночью вы были ближе друг другу, чем кто-либо в этом мире. А теперь - снова чужие. И хорошо, если хоть какое-то пристойное или дружеское слово будет брошено в ее адрес.
Ничего не меняется.
А он еще спрашивает ее, зачем она сбегает в эти сны. Чтобы выжить. Чтобы не сломаться.
Но тут происходит что-то совсем странное, Ян словно бы выныривает из своей злости, его глаза вдруг так же широко распахиваются, как и у нее. Он смотрит на Серверджину, а затем присаживается к ней и… Обнимает. Вот такую: беспомощную, слабую, завернутую в одеяло, ошарашенную от его слов, абсолютно не понимающую, что делать дальше.
- Тише. Успокойся. Я тебя вытащу.
Что? Она не могла ослышаться.
- Я тебя вытащу, - повторяет он. Глупый-глупый, в чем-то упрямый ребенок. Или не ребенок? Или это она сама так и не выросла? Серверджине крайне не хочется этого признавать, но, кажется, она совершенно и в край запуталась.
- Зачем, зачем тебе это? - бесцельно шепчет она в пустоту. - Я тебе никто, ты мне…
- Помолчи, пожалуйста, - Дракон, а вот сейчас ей впервые почему-то расплакаться хочется. - Тебе плохо, я же вижу. Я не оставлю тебя.
Серверджина судорожно выдыхает, потому что, потому что…
- Послушай, - она готова благословлять Его просто за то, что Ян, пусть и говорит серьезно, говорит снова так, как и обычно, она снова видит в нем Яна, а не этого чужого незнакомца. - Ты просто запуталась, и это нормально. Все люди могут ошибаться. Ничего страшного. Все хорошо. Скажи, ты никогда не думала о том, почему твои сны с моим папой ни к чему так и не привели? - она растерянно поднимает на него глаза. - Ты сама говорила, что твои сны с ним в конце концов зашли в тупик. И даже не потому, что ты поняла, что они никогда не станут реальностью.
- Я не знала причины, - почти шепотом произносит Серверджина.
- Ты хотела им обладать без остатка, - вот он же умеет сказать те же самые слова без ледяных интонаций, но они все равно все режут внутри. - Я говорил тебе, что это разрушающее обладание. Не получилось с ним, ты переключилась на меня. Ведь так же, Серв? - Серведжина. Очень. Медленно. Цепенеет. Как… - Ты пыталась найти во мне его копию, заменить его мной. Но ты же не воспринимала нас как людей. Ни моего папу, ни меня. Ты увидела в папе только определенной набор черт, который привлек тебя. Ты не хотела считаться с ним целиком. Ты не хотела видеть в нем человека. Ты только желала им обладать. Ведь в конце концов ты получила то, что хотела, так? Получила. Но испытала ли ты от этого счастье?
- Нет, это было не то, - очень слабым голосом, напоминая самой себе маленькую девочку, говорит Серверджина.
- Игрушки, вещи, мы для тебя все кто угодно. Кроме живых людей со своими чувствами и желаниями. Но тебе неинтересно с послушными куклами, да? А вот моего папу в своих снах ты почти таким и сделала. Поэтому и зашла в тупик. Не знала, что делать дальше.
Она не хочет думать, насколько он прав. Но ее больше заботит другой вопрос, и почему-то от того, как именно он ответит, сейчас, как ей кажется, зависит гораздо большее, чем даже от этих страшных выводов.
- Как ты можешь так спокойно говорить об этом? Если ты знаешь, что и тебя я хочу сломать, почему вообще сидишь здесь? Ты должен…
- То, что я должен, решаю я сам, - как-то странно цедит Ян, и внутри Серверджины все сжимается. - Да, я знаю. Знаю это очень хорошо. Но мне почему-то не кажется, что ты такая… Способная идти по головам и не способная видеть в людях людей. Ошибаются все. Это нормально. Ты просто ошиблась. Но никогда не поздно исправить…
- Иногда поздно, - зачем она это говорит, непонятно.
- Да, - как-то слишком легко соглашается с ней Ян, - иногда поздно. Но, слава Дракону, мы вроде до такой степени еще не дошли. Послушай, - вдруг его тон снова меняется и становится каким-то озабоченным. - Если тебе никто этого не говорил, я скажу. Ты хорошая, Серверджина. Ты очень, очень хорошая. И то, что ты в чем-то ошибаешься… Идеальных людей не бывает.
- Бывают. Ты, - шепчет Серведжина, по губам бежит какая-то странная улыбка. Дракон, она просто… Да просто не заслуживает такого человека рядом. Такого доброго и отзывчивого человека. Он прекрасно знает, как она к нему относилась - и относится? - но все равно хочет помочь, причем искренне. И совсем не держит на нее зла. А сердился он потому (осознание всегда приходит внезапно), потому что она подвергла себя опасности по его мнению. Он волновался за нее. Подумать только, он за нее волновался.
- Не бывает идеальных, - чуть хмурится Ян, а Серверджина вдруг как будто бы впервые за весь вечер замечает, что он ее обнимает. Это странно, потому что даже во время секса он никогда так долго не держал ее в своих руках. И вдруг в ней формируется странный порыв, которому Серведжина поддается, но с большим сомнением. С большим сомнением она кладет голову ему на плечо. И замирает. Странные ощущения. От этого не легче и не тяжелее. Но не сделать она этого… Любопытство сгубило? Возможно. Но все-таки голову она не убирает, так и склонив его набок, чувствуя, как тоннель в мочке уха врезается в ее кожу.
Пускай, пускай думает, как ему хочется. Бывают. Бывают идеальные люди. Только они, как правило, совершенно себя такими не считают. И когда им начинаешь это доказывать, они только отнекиваются, и меньшее, что хочется в итоге сделать - это просто врезать им по лицу.