Открывшись ему, по собственному желанию или нет, Серверджина уже тогда понимала, что после этого ничего не будет как прежде. И, пожалуй, то, что настало теперь… В общем, она с полной уверенностью считала так: могло быть значительно хуже. И, пожалуй, впервые в жизни искренне порадовалась тому факту, что на месте Яна Лайтмера находится именно он, Ян, а не Велигд Лайтмер, который был в несколько раз тяжелее и темнее.
Он приходил уже не только по одному ее зову. Он мог заявиться сам, причем иногда в неподходящий момент. Или потянуть Серверджину за собой, просто потому что… Правда хотел ее видеть? Этого она понять не могла. Мотивация Яна вообще порой не укладывалась ни в одни рамки. Если его устраивали их первоначальные отношения, в которых присутствовал только секс без каких-либо обязательств, ну хорошо, определенные обязательства были, которые диктовала ему она сама и которые не слишком-то нарушали его привычный уклад жизни, тогда почему он ввязался все это? И вот это его: ” Ятебя вытащу”. Такие спасают всех - это верно. Здесь Серверджина не удивлялась, но порой ее преследовало странное чувство, что Ян несколько выходит за рамки этого самого спасения.
Он назвал ей хорошей. Интересно, в каком месте он это увидел? Так отчаянно верил в придуманную им самим глупость… Или в его словах действительно была доля правды? Серверджина до сих пор относилась очень скептически к некоторым его словам, но не могла не признать, что измени он свое поведение, то, наверное, она даже чуть встревожилась бы.
Они словно стали ближе в морально-духовном аспекте их отношений, и Серверджина не могла понять саму себя: ей вроде бы не было противно от этого, даже наоборот. Просто казалось очень непривычным то, что теперь ее позиция немного сместилась. В какие-то моменты она словно бы снова оказывалась той самой растерянной девочкой, какой ее увидел Ян, когда вырвал из ее моделированного сна. Девочкой, которую он завернул в одеяло. Это, казалось бы, такое простое действие, которое он совершил, абсолютно не задумываясь, просто потому, что для него это, наверное, было совершенно нормально, оно тогда ввергло ее в такой ступор, что вышла она из него очень нескоро. И с тех пор, когда эта сцена иногда всплывала перед ее глазами, Северджина иногда невольно задумывалась, а почему… Почему он это сделал? Просто потому, что она была человеком, попавшим в беду, или потому что…
Вот это “потому что” ей совершенно не нравилось, и она решительно отбрасывала его прочь.
Но просто потом случилось кое-что, введшее ее не в меньший ступор, чем та ситуация. С той ночи у них появилась негласная традиция: Ян исправно засыпал рядом с ней, занимались они сегодня сексом или нет. Сначала Серверджина чувствовала себя странно и непонятно, но потом, кажется, уже постепенно привыкла. Потому что если она просыпалась посреди ночи, что неизменно преследовало ее в первые недели, то ей было с кем поговорить. Да и вообще присутствие другого человека… Оно не мешало. И почему-то было намного легче, что рядом с ней засыпал и просыпался именно Ян, а не Велигд. Потому что все больше ситуаций с ней случалось, когда Серверджина с неудовольствием понимала, что Велигд Лайтмер уже наскучил, приелся и был… Совершенно не таким, каким она видела его в начале своих моделированных снов. Не был героем ее романа? Так она бы сказала, если бы была влюблена в него.
Но, по счастливому стечению обстоятельств, такое чувство Серверджине никогда в ее жизни знакомо не было. Ей хотелось обладать мужчинами. Подчинять их, привязывать к себе, завоевывать. Ее привлекали определенные мужчины, и Серверджина старалась сделать все, чтобы их заполучить. В случае с Велигдом Лайтмером это были сны. И если в начале Ян Лайтмер казался лишь его копией, где-то бледной, а где-то очень удачный, и на самом деле влекло Серверджину к черноволосому оригиналу, то теперь она с некоторым удивлением осознало, что наваждение, навеянное Лайтмером-старшим, абсолютно прошло. Теперь ее интересовал Ян Лайтмер сам по себе. И, что уж сказать… Кажется, он был даже интереснее своего отца. Все недостатки Велигда Лайтмера перестали привлекать как-то разом, и сам он превратился лишь в приложение к своей жене – неделимое приложение. “Забирай свое, Анастейша-давно-уже-Лайтмер. Твой муж мне уже совершенно не нужен”.
Иногда он ставил ее в ступор. В форменный, безобразный ступор, не допустимый для представителя рода Рафстер. Серверджина отлично помнит один из вечеров, случившихся после той ночи. В тот раз она против негласных правил пустила его в душ первым, сама же скользнула следом уже потом, оставив его наслаждаться ее огромной, пустой кроватью.
Кажется, Ян все-таки чувствовал себя немного неуютно среди этой холодной роскоши, а Серверджина испытывала по этому поводу определенное удовлетворение. Он не слишком часто терялся в последнее время, и такой маленький шажок бальзамом лился на ее душу. Тогда она провела в душе, может быть, даже чуть-чуть больше обычного, но в конце концов вынырнуть из-под теплых струй все же пришлось: не хотелось, чтобы Ян решил, будто она сорвалась. Он вообще, верно, полагал, что она способна прыгнуть в моделированные сны в любом месте и в любой момент. Наивный. Если Серверджина Рафстер дает самой себе слово, то она держит его, что бы ни случилось. Оно для нее весомее всех остальных клятв.
Тогда, открыв дверь из собственной ванной, Серверджина застыла в дверном проеме, на секунду как будто увидев себя со стороны. С влажными волосами, обнаженная, бледная, облокачивающая о ручку двери. Она знала, что выглядела соблазнительно. Знала, что любой мужчина, увидев ее сейчас, непременно овладел бы ею: набросился, повалив на любую, первую попавшуюся поверхность, и сделал бы свое дело. Однако Ян Лайтмер удивил ее и здесь, он без слов подошел к Серверджине, начисто проигнорировав желания своего тела, и под ее пораженный взгляд плотно закутал ее в одеяло, перенеся на кровать.
- Что? - спросил он, потому что изумление из ее глаз никуда не делось. - Ты же замерзнешь, Джина. Я уже говорил тебе, что у тебя до безобразия просторные и холодные комнаты.
И вот что делать с таким, спрашивается?
А еще что-то случилось с их сексуальными отношениями. Казалось, они не изменились, но иногда у Серверджины все-таки возникало такое чувство, что Ян Лайтмер - это не совсем любой мужчина, с кем она оказывалась в постели. Он не был очередным безымянным телом, сбросившим с себя все ярлыки, нет, он каким-то способом умудрялся оставаться именно Яном Лайтмером, лишь раскрываясь перед ней сильнее, чем днем. Это казалось странным и непривычным. Нетипичным, если уж на то пошло. А еще было кое-что, что Серверджина и вовсе не могла объяснить.
Это была волна, возникшая в клиторе. Ноющая, резкая волна, поднявшаяся по животу к голове, к вискам, которые тут же опалило жаром. Внизу все тоже отчаянно горело. Хотелось сдвинуть бедра и податься вперед, лишь бы, лишь бы… Оно спало так же резко, как и пришло.
Но ей только показалось. Не успела она вздохнуть, как волна вернулась снова, стала протяжней - болезненное возбуждение, которое так хотелось унять.
- Да войди в меня уже, - совсем не по-рафстерски попросила она.
И он вошел. Радостная, она устремилась ему навстречу. Только так унять это возбуждение. Только так справиться с жаром, опаляющим голову. Одновременно он скользнул языком по ее груди. И вот здесь Серверджина испытала что-то - сжать бедра!.. - и издать гортанный стон, потому что возникшая внизу волна оказалась в два раза сильнее предыдущей. И в несколько раз стремительнее - она стрелой ударила в голову, и Серверджина закричала, потому что впервые в жизни, наверное, это и правда была близко к тому фейерверку. Поддавшись порыву, она вдруг подалась вперед, и вот уже ее руки со всей силой сжимают Яна, а его тело… Ох, Дракон, только бы ближе, ближе, теснее. И почти всхлипнуть, потому что это ощущение настолько ново, настолько… Отпускает в один момент, она вдруг резко, с ужасом отстраняется от него и уставляется на Яна расширенными от испуга глазами. А он, кажется, почти смеется. Ее глаза неприятно суживаются: я Рафстер, и ты, Лайтмер, должен бы хорошо это помнить.