— Похоже, я нашел что-то получше, чем искры, — воскликнул он. — Этот старикан, видать, ещё способен кое на что. Мы оставим его с Маргрид — ты знаешь, что тебе нужно делать, Марго?
— Конечно, — кивнула девочка. — И тогда у меня будут камни? И вот такие жемчужины?
В тесной клетушке царил отвратительный запах пота, горелого мяса, протухшего жира и влажной грязной одежды. Зигги удивительно человеческим движением провел рукой по лбу.
— Здесь можно задохнуться, правда, Валь? Пошли, прошвырнемся немного…
И они исчезли, оставив Маргрид на краю углубления, где лежал Соллер. Она не спешила, продолжая кормить свою личинку. Возвышаясь над парализованной мумией, лежавшей в дыре, как в могиле, она выглядела — в лохмотьях, с голыми грязными ногами, с усталой улыбкой на устах — подлинным воплощением счастливого материнства.
— Это ребенок Зигги? — неожиданно спросила мумия. — Или Валя?
— Зигги? Валя? — она машинально повторила слова Соллера, тупо глядя на него, словно не понимала его или находилась где-то очень далеко.
Потом она тихонько запела:
— Это мой малыш, он тихо спит в своем гнёздышке. Мы все скоро попадём в рай, где нам будет хорошо.
Она присела на корточки над погребом, и ее платье бесстыдно задралось. Подняв руки, она извлекла из волос большую металлическую булавку. Светлая прядь волос слегка шевелилась на выступающей ключице.
— Жемчуг, — сказала она. — Ожерелье из жемчужин. Голубых, зеленых, красных. Наденешь его, и станешь такой красивой. Но нужно, чтобы было, что съесть. Я должна есть, чтобы кормить ребенка. Если ты сейчас скажешь, где можно найти этот жемчуг, то я, может быть, спущусь к тебе. И лягу рядом. Я же не мертвая, нет. Я еще молодая. Потрогай мою кожу. Ты молчишь? Тогда я, пожалуй, выколю тебе глаза.
В этот момент пронзительный визг реактивного двигателя разорвал в клочья царившую снаружи тишину.
— Похоже, я прибыл вовремя, — сказал доктор Мист, опустившись на колени над погребом. — Ну, скажем, почти вовремя. Вы хотели увидеть Землю — и вы её увидели. Но вы понимаете, что нам нужно поторапливаться? Я могу сделать вам еще один укол — только один, после чего вам придется принять решение.
После укола Соллер сел в своей яме, словно Лазарь, восставший из могилы.
— Так вот, что вы сделали с Землёй! — сказал он.
— Мы и сделали, и не сделали этого. Ведь Земля была осуждена очень давно — по меньшей мере, с неудачного эксперимента с Атлантидой. Конечно, позднее на ней совершались отдельные чудеса, были случаи отступления от общего правила — я имею в виду Иисуса, Будду и некоторых других мессий. Это были существа, способные искупить все грехи человеческие. Чистые духом. Но так не могло долго продолжаться. Да и вы сами пару раз способствовали переменам.
— О чем вы говорите?
— Вы можете гордиться тем, что подарили людям галактическое пространство. Вы избавили человечество от угрозы, исходившей из антимира. Впрочем, вы ведь были тогда не в одиночестве, не так ли? Когда вы повернулись спиной к Земле, обратив свои пылающие взоры к звездам, когда начали завоевывать туманности и блуждать по радиогалактикам, здесь, на Земле, кое-кто начал предаваться не слишком хорошим играм. Я не смогу объяснить вам, почему случилось именно так, да и времени на это у нас нет. Они обрушили друг на друга все самое страшное — ультразвук, микроволны… И все закончилось тем, что они ухитрились погасить Солнце.
— Да, — сказал Соллер. Он смотрел на Маргрид, лежавшую на полу, подобно сорванной и брошенной розе. Совершенно беспомощная, она все же инстинктивно пыталась прикрыть телом свое жалкое дитя. — Я надеюсь, что ей не слишком сильно досталось.
— Что? А, вечное преклонение перед женственностью. Это всё ещё волнует вас? Да, это самая стойкая, самая жизнеспособная сила природы — у неё нет даже царапины. Впрочем, их и не должно быть — я воспользовался гипноизлучателем. В любом случае, нам пора выбираться из этой дыры.
— Пожалуй, она даже красива, — промолвил Соллер, не отводивший глаз от своей юной мучительницы.
— Понимаю, укол оказался слишком сильнодействующим. Но я ведь предупредил вас, что это последний укол, который я делаю вам просто так. Теперь вы должны решить — всё, или ничего. Что вы сказали?