Монолог был довольно продолжительным, но доктор Мист прекрасно знал, что Фрэнк слышит его.
— У меня есть все права на подобное чудо. Что, вы всё равно не хотите попробовать? Вы дубовая башка, тупица, а не астронавт! Я никогда не поверю, что вы были большим ученым, никогда! У вас нет ни любопытства, ни мужества настоящего ученого. Как, вы не хотите узнать, что произойдет со Вселенной через несколько секунд после вашей клинической смерти? А эти звездные выводки в туманности Змеи — вы позволите кому-нибудь другому открыть и исследовать рождающиеся звёзды? И вам всё равно, что кто-то другой раскроет тайну радиогалактик? Вам наплевать, что вы можете узнать, что находится с другой стороны, там, в антимире? Неужели это так?
Молчание в ответ.
— Вы никогда не испытывали ничего, подобного тому, что я предлагаю! Вы ведь не видели возвращения умершего к жизни? Не наблюдали превращения амёбы или машины в мыслящее существо? Вы не создавали новые миры? Но это же последняя, самая величественная, самая божественная мечта любого учёного… Нет, вы не только перестали быть учёным, вы никогда и не были им! В этом случае, несомненно, что-то иное увлекало вас в пространство… Хрустальные рудники на чёрных планетах, тучные прерии, астероиды с золотыми плодами на деревьях… Вы сможете завладеть всем этим; ведь и до сих пор Земля не так уж плохо относилась к вам — а Звёздный Совет может вознаградить вас ещё весомее! Нет? Богатство интересует вас не больше, чем знание? Тогда остается власть — владычество над людьми и вещами. Можно подумать, что у вас нет ни одного врага, которого вы мечтали бы унизить; неужели никто не нанес вам обиды, за которую вы должны отомстить? Не нужно далеко ходить за примерами — я знаю на Эвтерпе одну маленькую принцессу, которую, как только разжались ваши объятья, ее супруг-диадох приковал цепями к столбу возле муравейника с красными муравьями. Говорят, она кричала много часов подряд. А наутро все увидели прикованный к столбу белый скелет… Не забывайте, к тому же, что ночь на Эвтерпе длится 86 часов… Вы могли бы привязать этого диадоха к хребту жабоящера — его яд проникает в тело жертвы через каждую пору… Что, и это не интересует вас? Вы сможете стать императором бесчисленных планет, на которых вам в образе звезды или титана будут поклоняться местные властелины, вожди дикарских племен; они будут обожествлять вас, целовать следы ваших ног. Вы сможете увлечь на штурм неведомого целые стада фантастических комет… Тоже нет? Вы — безмозглый осёл, а не великий завоеватель, вы — дряхлая развалина, старая тряпка! Нет, нет, простите меня, я не знаю, что говорю. Ведь вы — великий герой космоса, идол толпы, ваше изображение помещено на стенах Капитолиев всех обитаемых миров, и даже дети знают и обожают вас… Нет, я бы с наслаждением прикончил вас своими собственными руками…
В ответ — молчание, ничего, кроме молчания.
Доктор Мист снова взял себя в руки. Он склонился над чёрной мумией, пощупал высохшее запястье, поднес зеркальце к губам в тут же схватился за шприц.
— Уф! — выдохнул он, наконец. — Да, пришлось довольно жарко. Он чуть не умер — до этого было совсем недалеко. Зато теперь я вогнал в него две или три максимальных дозы сыворотки… Но что будет потом? Не знаю… Ладно, будь, что будет. Даже дьявол имеет право на отдых… Ну, а этому бедняге нужно как следует отоспаться…
Но бедняга не спал. Он старался затаиться в своей омерзительной телесной тюрьме, он лежал как можно более неподвижно, чтобы сохранить хотя бы частичку прежней силы в высохших мышцах. Он не смог бы объяснить, зачем он это делает. Чтобы бежать? Но он был не в состоянии передвигаться. Чтобы оказать сопротивление? Но это было смешно. В то же время, когда доктор Мист говорил о тучных пастбищах и диких властителях, его посетило смутное воспоминание. Он вспомнил двух астронавтов, потерпевших крушение на Проционе и оказавшихся на узком гребне из чистого графита, вздымавшемся над океаном, населённом хищной пеной. Чтобы не попасть живыми ей в лапы, они нашли силы, чтобы загнать себе в мозг осколки скафандра. В любом случае, для ухода из жизни можно найти сколько угодно дверей! У него ведь в грудной клетке билось такое изношенное сердце; достаточно небольшого усилия, чтобы…