— Что вы охаете, ахаете? Эй, я к вам обращаюсь, носящие папахи! Чего дрожите, как хвост у ручной синицы, — тихо возмущался Ашурали, и к его голосу все молча прислушивались. — Подумаешь, большое дело! Землетрясение? Ну и что? Земля всегда трясется, только мы не замечали.
— Так никогда не бывало, почтенный Ашурали, — сказал Амирхан, все время шептавший молитвы, прислонясь к каменному надгробию.
— Нашли чего бояться. Ничего не случится, кроме того, что должно случиться. — Ашурали толкнул локтем Амирхана. — А ты знаешь, на чей памятник облокотился?
— На чей?
— На памятник моего деда.
— Потому, видно, ты и храбрый такой, — заметил Амирхан. — Был бы я у могил своих предков, небось набрался бы и я смелости.
— Набей-ка табаком мою трубку! — попросил Амирхана разговорившийся Ашурали.
— На кладбище не курят, — возразил тот.
— Это в обычные дни, а когда под тобой останки предков твоих не находят места — можно. Набей! — Он сунул в руки Амирхану трубку и обернулся на плачущие голоса женщин: — Эй, раскудахтались, хватит вам причитать, за детьми лучше присмотрите.
— Пожалуйста, Ашурали, твоя трубка. Зачем такая беда сейчас, а?
— Да у тебя, Амирхан, руки трясутся. Тебе-то чего терять?
— Дрожит ведь, — сказал Амирхан, поминутно оглядываясь.
— Чувствую. — Ашурали прикурил и, затянувшись сладким дымом, добавил задумчиво: — Землю под собой всегда надо чувствовать. Забыли о ней люди, зла стало много, вот она и напоминает о себе.
— Смотрите, смотрите, минарет качается…
— Вай, чья это сакля, сейчас завалится. — К собравшимся подошел Дингир-Дангарчу.
— Моя сакля, брат мой, моя, не тревожься, — глубоко вздохнул, поднимаясь с сырой земли, Ашурали. — Старая была сакля, особенно правая сторона, да и руки не дошли подкрепить эту стену подпорками.
— Ты удивляешь меня, Ашурали.
— Чем, Дингир-Дангарчу?
— Спокойствием. Неужели ты не думаешь, что с нами будет?
— Почему не думаю? Думаю, что после таких испытаний люди подобреют, станут лучше… Да успокойтесь вы, ну потрясет и утихнет.
— Не успокаивается ведь земля, гудит, дрожит.
— Это вы дрожите, а не земля…
В это время яростный свет фар прорезал участок улицы, и к кладбищу со стороны ореховой рощи подъехала грузовая машина. Из кабины выскочила Султанат, из кузова спрыгнули люди. Прибыла аварийная группа парторга Мустафы, да вот и он сам помогает разгружать машину. С машины снимают тяжелые тюки, узлы. Султанат подошла к собравшимся и, едва переведя дух, заговорила:
— Дорогие мои, милые мои, пожалуйста, вон там, на той стороне, где ореховые деревья, есть ровная поляна, мы привезли палатки и матрацы. Палатки, правда, старые, но ничего…
— В такое-то время и старые палатки нелегко найти, — заметил Ашурали.
— Очень трудно, всем надо, а их не хватает… Тут не на всех. Уважаемые Ашурали и Дингир-Дангарчу, на вас у меня большая надежда, уж вы, пожалуйста, распорядитесь.
— Да ты не беспокойся… они тут сами, — подбадривая аульчан, сказал Мустафа. — Я тоже останусь здесь.
— Вот спасибо. А мне в больницу еще надо успеть, там у них беда…
— И долго такое будет продолжаться, сельсовет?
— Откуда знать. Дожди могут быть, пожалуйста, разбейте палатки, разожгите костры, не жалейте ничего, детей берегите, милые. — Султанат была крайне взволнована, она уже кое-что знала о причиненных бедах первыми сильными толчками. — Хасрета не видели? — тихо, как бы между прочим, но с заметной тревогой в голосе спросила она.
— Нет, не примечал. Да ты не беспокойся, он, наверное, со строителями, — ответил Мустафа, чтобы успокоить ее. Но женское чутье Султанат подсказало что-то неладное, и щеки у нее в эту минуту вспыхнули огнем.
— Если вернется, задержите его здесь…
— Все сделаем! — сочувственно улыбнулся Ашурали, видя, как нелегко сейчас этой женщине.
Когда разгрузили машину, Султанат уехала, но сквозь ночную темень она ехала вовсе не в больницу, как сказала людям, а в поселок Новый Чиркей, полностыо разрушенный землетрясением: почти ровное место — ни одного целого здания. Вестью она не хотела будоражить и без того смятенные души горцев.
Как только Султанат уехала, старики подозвали остальных мужчин и общими усилиями возле ореховых деревьев, как советовала Султанат, разбили семь больших и две маленькие палатки. Все стали размещаться в них, потому что надвигалась черная туча, словно то, что происходило на земле, было связано с небом. И вскоре обрушился сильный ливень с громом и навесными молниями. Одна молния вонзилась в ореховое дерево и расколола его. будто топором.