— Чепуха, найдем ее, никуда она от нас не уйдет, из-под земли достанем!
— Вертолет! Вон вертолет летит…
В воздухе появился вертолет, тот самый, на котором летал Мурад, он направлялся к руслу реки — с неба все видно. А в это время пешком по каньону шла экспедиция, организованная Мустафой, с ним самим во главе. Люди шли тихо, прислушиваясь, оглядываясь, — так идут по уссурийской тайге звероловы на тигра. Но водяной «тигр», спрятавшийся в сулакском каньоне, куда страшнее, чем любой зверь. Неизвестно, откуда появится и хлынет всей своей мощью эта могучая река. А вдруг она ушла под землю и сейчас где-то здесь найдет себе выход, вырвется фонтаном и потечет стремительным потоком, сметая все перед собой.
Но вскоре уже стало известно, что река не исчезла, что никуда она не делась. Просто вследствие землетрясения произошел мощный обвал. С левобережного склона выше Чиркея в реку обрушился огромный оползень, за одну минуту природа сама воздвигла гигантскую плотину, и образовалось огромное озеро, емкость которого, судя по всему, была не менее пяти миллионов кубических метров воды.
Радость оттого, что нашли реку, что она живет, бьется, как рыба, в гигантском каменном мешке, была недолгой. Вскоре побывали здесь, на озере, ученые-гидрологи, посмотрели, пораскинули, сделали вычисления и вывели из всех расчетов заключение: беда.
— Опять беда?
— Когда этим бедам будет конец?
— Не слишком ли их много? Сколько можно испытывать людское терпение…
В случае внезапного прорыва запруды озеро угрожало затопить котлован строящейся Чиркейской плотины, снести не только близлежащие аулы, но и уже действующие Чирюртовскую гидростанцию и дальше, на предгорье, станцию «Спутник». Оно грозило прервать водоснабжение столицы Страны гор и затопить населенные пункты в нижнем течении Сулака. Была опасность, и очень серьезная, возраставшая с каждым часом, с каждой минутой; вода накапливалась, и в любое время стихийная плотина могла развязать ей руки.
Во все концы полетели директивы:
«Создать специальную аварийную группу во главе с парторгом Мустафой и направить ее в район обвала».
«Предложить райкомам партии Унцукульского, Гергебильского и Советского районов послать людей на помощь к месту оползня».
«Начальнику аэропорта подготовить вертолеты и другие средства доставки взрывников к месту обвала».
«Всем местным властям немедленно принять меры по эвакуации населения из наиболее опасных зон…»
— Ночью?
— Да, ночью и на рассвете — незамедлительно. Во всем этом самое дорогое, что надо сберечь, — это жизни людей.
Опять тревоги, опять волнения. У некоторых не выдерживали нервы, и они стали быстро собирать свой скарб, говоря: «Нет, с меня хватит, больше здесь ни дня и ни часа, скорее, скорее в машину!»
Откуда было знать лелеющим в своих сердцах надежду на то, что строители скоро уйдут и оставят их в покое, — откуда было знать им, положившимся доверчиво на волю всевышнего, что исчезнувшая река, образовавшая огромное озеро, в первую очередь угрожает их жизни, их существованию. Откуда все это могли знать чиркейцы, вернувшиеся в свои сакли после того, как подземные толчки поутихли. Они с надеждой думали, что волнения и страхи позади.
С вестью о новой беде прибежал к Султанат, которая осталась наедине со своим горем, никого не желая видеть, Абала Абдал-Урши. Он тихо вошел к ней в саклю, зябко поеживаясь от страха. Султанат лежала в постели, небрежно откинув легкое одеяло, обнажив плечи. Она услышала шаги.
Абала Абдал-Урши, едва коснувшись ее взглядом, испуганно отвернулся к окну. За окном качались на ветру макушки тополей. Черные ветки, черные листья и сквозь них — бьющаяся, как рыба в сети, в угрюмых тучах луна. Ее ровный свет падал на Султанат, на ее плечи, шею, оставляя в тени лицо. Абала Абдал-Урши показалось, что она спит, и, осторожно обернувшись, он готов был вот так, не шелохнувшись, стоять бесконечно долго и смотреть на нее. Но тут он неожиданно вздрогнул, услышав:
— Это ты?
Необыкновенное смущение и благоговение охватило его, когда раздался этот голос.
— Я, товарищ сельсовет! — Наивное желание стоять и смотреть вмиг улетучилось, уступив место горькому сожалению: и почему только он не стал поэтом, художником, скульптором? Какие бы песни он ей посвятил, какие краски придумал, чтобы изобразить ее.
— Не называй меня так! — вскрикнула Султанат, и сердце у Абала Абдал-Урши екнуло и чуть не подкосились колени.
— Простите, товарищ Султанат, я пришел сказать, что беда близка…
— Какая еще беда? — Султанат всхлипнула. — Оставь меня в покое. У меня свое горе, понимаешь ты или нет? Уходи!