— Хорошо, что вы не отвязали веревку, — сказал он. — Попробуем еще раз.
Все остолбенели. Но они хорошо знали своего командира и молчали. Меир переплыл Иордан в другом месте. Патрульный рейд состоялся в ту ночь, как обычно.
«Хорошим командиром, — говорил Шарон, — может считаться лишь тот, кто воспитал других хороших командиров».
Меир Хар-Цион воспитал целое поколение бойцов. Многих из них давно нет в живых. Многие стали майорами и полковниками. Они прошли все, что можно пройти. Страна обязана им решительно всем. Точно так же, как они всем обязаны Меиру Хар-Циону.
Рассказывает Миха Капуста, полковник запаса, заместитель и друг Меира: «Он терпеть не мог, когда кто-то хоть в чем-то превосходил его. Хотел быть — и был — лучшим из лучших. Когда 101-й отряд присоединился к парашютистам, Меир взял меня к себе. Полк наш охранял египетскую границу. Каждую ночь патруль совершал глубинные вылазки в сектор Газы, стараясь действовать без излишнего шума.
Меир мечтал сделать то, чего никому не удавалось. Проникнуть в египетский военный лагерь, взять документы и уйти незамеченным. Несколько раз пытался, но всегда в последний момент что-то мешало. И вот, однажды, не Меир, а я со своим патрулем проник в штаб египетского полка в районе Рафияха. Просто нам в ту ночь до чертиков везло, и все удавалось. Ну, взяли мы какие-то документы — как оказалось, не Бог весть что — и вернулись. Рассказываю Меиру, а он потемнел лицом. Задает вопросы. Чувствую, ищет, к чему бы придраться. И нашел.
— Вы где срали? — спрашивает.
— Ну, там, — говорю, — на месте.
— А чем подтирались? — продолжает интересоваться Меир.
— Газетами, — отвечаю наивно.
— И вы их там оставили?
— Да…
— Ну и мудаки. Египтяне знают теперь, что вы там были.
И Меир написал в рапорте Шарону, что мы крайне неудовлетворительно выполнили задание».
Меир не был «рыцарем без страха и упрека». Шел непроторенными путями. Действовал методом проб и ошибок — и не раз ошибался. И был жесток.
Жестокость обычно проистекает от скудости воображения. Палач не в состоянии представить себя на месте своей жертвы. Но Меир был жесток особой жестокостью — идущей от головы, а не от сердца. Ловлю себя на том, что не хочется об этом писать. Но что поделаешь, если частичная ложь не становится правдой, а частичная правда превращается в ложь. И я хорошо понимаю, почему Меир всегда с таким ожесточением противился своей канонизации.
Пусть об этом расскажет Гади Звулун, парашютист Меира, отличавшийся характером, не соответствовавшим жестким стандартам того времени. Гади любил Меира, восхищался им, следовал за ним «с завязанными глазами». И он же испытывал неодолимое отвращение к жестокости своего командира, для которого «убить араба было все равно, что прихлопнуть муху».
Гади Звулун: «Было это в Негеве. Наш моторизованный патруль задержал бедуина. Меир его допрашивал. Лицо пленника пожелтело от страха. Руки дрожали. Мне и сегодня хочется плакать, когда я вспоминаю эти руки. Бедуин утверждал, что старейшины племени послали его искать пропавших верблюдов.
Меир сказал ему:
— Не лги. Ты провел кого-то через границу. Кого? Не скажешь правды — пристрелю.
И Меир приставил дуло автомата к его голове.
Я спросил:
— Неужели ты его убьешь?
— Да, — ответил Меир.
— Почему?
— Потому.
И он спустил курок…
Я едва успел отбежать в сторону. Меня выворачивало. Я еще никогда не видел, как убивают.
Вечером Меир собрал нас всех.
— И мне претит убивать, — сказал он. — Но мы должны быть жестокими. Бедуины помогают террористам. Нужно, чтобы они нас боялись.
Я не принял его версии тогда. Не принимаю ее и сегодня.
Меир же решил меня воспитывать. Как-то ночью египетские бедуины перешли границу и увели верблюдов у бедуинов израильских. Решено было проучить „их“ бедуинов, и мы совершили ночной налет на провинившееся племя. Но ведь для бедуинов пустыня дом родной. Они каким-то образом проведали о нашем приближении и исчезли. Лишь трое не успели уйти: хромой старик, мальчик-идиот и калека неопределенного возраста.
— Их надо прикончить, — сказал Меир. — Мы остаемся здесь на ночь. Стрелять нельзя. Придется воспользоваться ножом.
Он помедлил и, взглянув на меня, добавил: — Это сделает Гади.