— Лохматый выходил на связь? — задаёт вопрос тот, что за рулём.
— Нет. Мы навели такой шухер, что скорее всего он пока не может это сделать незаметно. Подождём.
— Чтобы их не нашли, надо знать, что там происходит.
— Узнаем. Позже. Не кипишуй.
— Ты уверен, что ему можно доверять?
— Да. Он же сдал нам их вылазку.
— Это фигня. Они его чуток прижмут, и он расколется.
— Для того, чтобы прижать, надо для начала понимать, что кто-то их сдал. И понять — кто. Ярый доверяет своим людям, как себе самому. Уверен, что такой мысли ему даже в голову не приходит. Он же их отбирает, как помешанный. Чуть ли не через рентген всех просвечивает. Но в любой команде всегда можно найти того, кто не выдержит внешнего прессинга.
— Надёжнее было бы засланного казачка к нему отправить.
— Пытались. И не раз. У него как будто чуйка на них. Ни одного не принял. Пришлось действовать по-другому.
— Надеюсь Борзый знает, что делает. С Ярым шутки плохи. Если нас найдут, за такое мы с тобой отхватим по полной. Нам очень повезёт, если он просто руки, ноги открутит и отправит в места, не столь отдалённые.
— Хватит ныть! Рано ты на нары собрался.
— Просто я уже видел злого Ярого. И поверь мне, нары — это самый лайтовый вариант развития событий.
— Кончай трёп. Поворот не пропусти.
Я незаметно наблюдаю в окно, куда нас везут. Благо, то, что в бессознательном состоянии меня облокотили на плечо Ильи, мне только на руку. Но кроме леса я ничего не вижу. Как назло, ни одного указателя не попадается.
Спустя минут десять беспросветного леса, машина съезжает на грунтовую дорогу. Колея местами очень сильно размыта, нас начинает трясти на кочках.
Следить за дорогой становится сложно, потому что Илья на бездорожье сползает вниз, и я по инерции за ним. Мои глаза оказываются ниже уровня окон, и я теперь вижу только верхушки деревьев. А пересесть в удобное положение и сдать себя страшно. Я сначала подожду, когда Илюха очнётся.
Мне кажется мы едем по этим рытвинам целую вечность. Меня растрясло так, что ощущения словно все внутренности перемешались. Начинает подступать тошнота. Я напрягаюсь. Но в этот момент машина, наконец, останавливается. Тряска заканчивается. Желудок перестаёт бунтовать. Я с облегчением выдыхаю.
Закрываю плотно глаза и напрягаю слух. Стараюсь запомнить каждый шорох, пытаясь по звуку определить то, что происходит вокруг.
Нас с Бедой вытаскивают из машины. Куда-то несут. Слышно скрип дверей и топот по деревянному полу. Это какой-то дом, скорее всего изба. Запах старого дерева забивает нос. В воздухе витает пыль.
Нос начинает щекотать. Нас заносят в помещение. Грубовато скидывают на кровати. Как только дверь захлопывается, разрешаю себе тихонечко чихнуть.
Замираю. Прислушиваюсь. Тишина.
Открываю слегка глаза. Передо мной стена. Стараясь не издавать лишнего шума, медленно разворачиваюсь на другой бок.
Илья лежит на второй кровати у противоположной стены. Его глаза закрыты.
Кроме нас в комнате больше никого нет. Судя по топоту снаружи, те, что нас остались сторожить, находятся не близко. Шумит телевизор. Слышно стрельбу и крики, смотрят какой-то боевик.
Я решаюсь шёпотом позвать Беду:
— Илюха.
Тишина. Значит, он не претворяется, как я. До сих пор не очнулся.
Тревога во мне усиливается. Я сворачиваюсь калачиком, сильно зажмуриваюсь и начинаю ждать. Больше пока ничего другого не остаётся.
Глава 22
Не знаю, сколько проходит времени. Мне кажется, несколько часов точно. Затаиться и ждать — это самое лёгкое, чему я научилась в интернате. Терпения мне не занимать.
Пока лежала, вспоминала всех, кого видела у Ярового. Кого-то, кто бы подошел под кличку «Лохматый». Но у него все лысые или короткостриженые. Кроме Илюхи. Он подходит лучше всего. Вот только он здесь со мной. Значит, предателем быть не может.
Или может?
Смотрю на Илюху. Пристально. Пытаюсь понять: мог он подставить Артёма или нет? Но похитители говорили, что Лохматый должен выйти на связь. Значит, не он?
Или они стукача в глаза не видели. По ошибке Илью со мной прихватили. А теперь их Лохматый молчит, потому что со мной на соседней кровати «отдыхает». Такое ведь тоже возможно?
Возможно. Но слишком сложно.
Прислушиваюсь к себе, моё внутреннее чутьё спокойно дремлет. А ему я доверяю всецело. Я не чувствую угрозы от Беды. Вспоминаю наше общение. Не похож он на предателя. Он слишком бесхитростный. Наивный. Простой. Добрый. Интроверт. Как я. Поэтому мы и сдружились.
Тогда кто?
Если кличка дана в качестве издёвки, то это может быть кто угодно.
С соседней кровати слышится тихий стон. Илья приходит в себя. Медленно моргает. Пытается поднять руку, но она его не слушается. У него такой же отходняк, как и у меня. Значит вкололи тот же препарат.
Дожидаюсь, когда он меня заметит.
— Привет. — Тихо шепчу я.
— Где мы? Что произошло?
— Кажется, нас похитили.
— Похитили? Нас? — Таращится на меня, как на сумасшедшую.
— Ага.
— Им жить надоело? Тёмыч их с землёй сровняет, когда нас найдёт.
Я с облегчением выдыхаю. Он удивлён. Не предавал. А ведь маленькое зерно сомнения во мне сохранялось. Но сейчас убедилась, что он здесь не замешан. Такие эмоции невозможно сыграть. Тем более, когда у тебя отходняк от той заразы, что они нам ввели.
— Тебе тоже вкололи что-то в шею?
— Да. Какой-то парень в женском туалете.
— Давно очнулась?
— Ещё в машине, пока нас сюда везли.
— Заметила что-то любопытное? Где это место?
— Нет. Никаких указателей. Только лес.
— Лес — это тоже указатель.
Я продолжаю лежать на своей кровати свернувшись, в позе эмбриона.
— Ну да. Особенно если учесть, что у нас пол-России — лес.
— Тёмыч нас найдёт. Даже не сомневайся.
Он очень серьёзен сейчас. Совсем на себя обычного не похож. Никакой лёгкости, шутливости, простоты. Наоборот — сосредоточен и задумчив. В данную минуту я бы не сказала, что он мой ровесник. Дала бы больше лет, чем ему есть.
Илья принимает сидячее положение. Морщится, разминая руки и ноги. Осматривается. Но смотреть тут не на что. Две полутороспальные кровати и тумбочка. Окно забито фанерой снаружи. Свет едва проникает только благодаря трещинам в этой фанере. Но через них ничего не разглядеть. Слишком мелкие.
— А ты неплохо держишься. Не паникуешь. С виду хрупкая и беззащитная, а внутри стойкий солдатик.
— Я самая обычная. Поверь мне, внутри я уже бьюсь в истерике. Просто не вижу смысла тратить сейчас силы на это. Лучше поберечь их для побега.
— Нам не дадут сбежать. Надежда только на Тёму.
— Я в любой ситуации предпочитаю надеяться только на себя. И если появится хоть малейшая возможность сбежать, я ею воспользуюсь.
Илюха смотрит на меня с сомнением. Я медленно сажусь напротив Беды, повторяя его позу.
Отчасти я его понимаю. Знаю, что выгляжу моложе своих лет. Поэтому никто никогда не воспринимает меня всерьёз. А если ещё и узнают мою профессию, то всё — сбрасывают со счетов навечно. Но как же они ошибаются.
Чего у меня не отнять, так это желания выжить. «Отчаяния» и «депрессии» в моём словарном запасе нет. Я не знаю, что это такое. Только оптимизм и вера в лучшее будущее. Они не раз меня выручали. Не давали чахнуть и предаваться унынию.
И сейчас я уже справилась с паникой внутри. Настроена на освобождение. Я мысленно представляю, как выхожу отсюда, как радуюсь солнцу, чувствую ветер в волосах, запах леса, пение птиц. Нужно только сделать один шаг — сбежать.
Мой настрой сбивается звуком шагов в нашу сторону и скрипом открываемой двери.
К нам заходит мужчина в летах, в дорогом костюме. В этой обстановке он выглядит, как заплутавший путник: выглаженные стрелки на брюках, золотая печатка на пальце, аккуратная бородка, модная стрижка. В этой пыли и полупрогнившей избе ему не место.