Общаясь с Мареско, отчитываясь за проделанную работу, Виктор не переставал удивляться:
— Зачем он взялся за это дело? Известно, что денег у нее нет. Он-то слишком тщеславен, чтобы взяться ее защищать, мелкая рыбешка. Да вдобавок еще в чем обвиненную! Какая-то отвергнутая бывшая любовница залетного пилота. — Виктор улыбается. Он любит играть словами. — Кому он будет доказывать, что она обезумела от ревности? Ради Бога, если ему нравится, мэтру, чтобы его считали идиотом, пожалуйста. Было бы из-за чего! Буря в стакане. Если его до сих пор не выгнали, так благодаря его крестному. Судья Дабер его терпеть не может и воспользуется любым предлогом, чтобы его потопить.
Мареско прощается с Виктором и звонит матери:
— Сожалею, у меня срочное свидание. Вернусь, как только переговорю с Иоландой.
— С кем?
От возмущения трубка вибрирует.
— Иоландой Рошель, — уточняет Мареско. — Я сказал «с Иоландой» для краткости. Потом расскажу. Во второй половине дня я должен быть в тюрьме.
— Что другие об этом скажут?
— Наплевать!
Мать бросает трубку. Мареско пожимает плечами. Перебирая в уме разговор с матерью, про себя отмечает, что стал вести себя с ней иначе. Более нетерпеливо. Пока, как обычно, вежливо. Новые нотки появились в голосе: резкие, приказательные. Покопавшись в себе, признается, что начало всему положил нож. Этим ножом он отсек нити, мешавшие ему, старые привычки. Но что стало с его руками? Они как бы отяжелели, а ведь раньше были ловкими, проворными, как язык у саламандры — быстро-быстро сметающей пищу, перепрыгивая с ветки на ветку…
Музейные экспонаты, собранные им с такой легкостью и живостью, — теперь он не смог бы их, как раньше, выхватить одним молниеносным движением. По правде говоря, он столкнулся с чем-то более сильным, чем он. Безусловно, он — хозяин положения. Но что касается смелости — здесь его обскакали! Никогда Мареско не посмел бы, даже захоти он, вернуться назад после убийства и положить нож на место! Какие же чувства должны были обуревать человека! Эта чрезмерность чувств, приведшая к преступлению, пугает его! Мареско — человек мелких страстей. Он прекрасно это знает. И всегда не хватало ему уверенности в себе. И если он хочет поближе познакомиться с женщиной-убийцей, то ему просто необходимо немного того фанфаронства, которое он испытал когда-то перед клеткой с черной пантерой! Как это смешно, идиотство какое-то! А, ты продолжаешь настаивать на своей невиновности! Посмотрим, кто из нас сильней, моя милочка! Так медленно, не спеша, он доходит до тюрьмы. Он знает дорогу, не в первый раз приходит сюда для встречи с заключенным. На этот раз ожидает свою подопечную с замиранием сердца, как перед началом спектакля. Вот, наконец, и она. Быстро в уме прикинул возраст: 38. Ей и не дашь. Садится, сплетает пальцы, ждет, все движения выполняет чисто механически. Мареско хорошо помнит ее фотографию с водительского удостоверения. Женщина, такая безразличная ко всему, совсем не похожа на ту, и кажется матерью той давней его клиентки. И Мареско, как он ее понимает! Непроницаемое лицо, безжизненный взгляд — не от того, что она сдалась. Это маска человека, отчаявшегося в своей любви, когда нет сил ни кричать, ни плакать. Мареско представляет именно таким лицо Иоланды в момент, когда она наносила смертельный удар своей сопернице. Пьер вдруг подумал, что воздушному Дон Жуану крупно повезло. Он где-то там на солнышке заигрывает со стюардессами и никогда не узнает, что эта фурия могла бы запросто его убить. Мареско предлагает Иоланде сигарету. Она жадно закуривает. Руки у нее длинные и худые, пальцы — веточки. Она внушает недоверие и жалость.
— Вы не припоминаете? Мы с вами уже встречались, давно. Наезд на шлагбаум… вспомните!
Она молчит, наклоняет голову. Мареско уже жалеет, что впутался в это дело. Он не был готов к такому недоверчивому молчанию.
— Заранее ставлю вас в известность, что у них против вас ничего нет, — говорит он. — Вы-то единственная без алиби. У вашего, так сказать, покровителя — алиби железное. А у вас нет. Вы отдаете себе отчет? Протесты вам не помогут. Думаю, поэтому вы отказались от борьбы. Не так ли? Комиссар вам не верит. И судья тоже.