По буграм и склонам, по которым шныряла различная живность, мы пробирались с час, а потом местность стала выравниваться.
Я показал себя во всей красе, безупречно пройдя все неровности и наклоны, и теперь злился на Солнце, из-за которого выглядел слегка неуклюжим.
До равнины, на которой располагалось селение болельщиков, нужно было топать все время под углом – поначалу незаметным, а потом, когда лодыжки начинали давать о себе знать, – вполне измеримым.
Я любил ходить так – с нагрузкой, поэтому с любовью прислушивался ко всем сигналам моего тела, включая боль в спине, там, где Солнце зацепилось за капюшон каким-то своим выступом.
В это время Тайт и Лайнмен затеяли спор. Точнее, спорил Тайтэнд, а Лайн просто стоял на своем.
– Как можно вырезать команду? – удивлялся Тайт. – Это же тебе не дети Эбы, это Игроки, их врасплох не застанешь.
– Я слышал, что вырезали, – уклончиво говорил Лайнмен.
– Да не может этого быть! – Тайт горячился так, словно к нему лезли с ножом те самые дети Эбы. – Одного меня хватит на десять штук необученных балбесов, на тебя двадцатку, на Квоттербека все остальные… а Раннинга даже будить не стали.
Как же он меня задолбал.
– А я слышал, что дело было так. – Лайнмен оставался непреклонным.
Он и доводов-то не выдвигал, просто слышал, и точка.
Из-за этого Тайтэнд бесился еще больше.
– Ну если там только Лайнмен дураком был и остальных подставил.
На это Лайн ничего не ответил. По этому поводу он, видимо, ничего не слышал и не знал, что сказать.
– Тайтэнд, принимай смену, – сказал Квоттербек, и мы остановились.
Я расстегнул ремни, от которых валил пар, и с удовольствием избавился от Солнца, переложив его на плечи Тайта.
Квоттербек взял меня за шкирку и развернул. Внимательно осмотрел измятый пласт термоструктуры, прилипший к моей спине, потрогал его.
– Дело обстояло так, – сказал он, – не было тогда еще поправки в правилах насчет флагов-фальшивок. Команду расстреляли на подходе к городу. И Лайнмен умер последним.
Он сказал и пошел дальше – ему-то что, а я так явственно представил себе предательские дула на стенах, украшенных флагом Солнца, что ощутил страх.
Не страх смерти, нет. Страх перед предательством. Потому что нет ничего хуже, чем смотреть в глаза человеку, который тебе лжет.
Несмотря на то что над поселением действительно полоскались сине-желтые флаги Солнца, мы, памятуя о печальной истории, к воротам подходили настороженно, а я и вовсе держался за автомат, и Квоттербек, заметив это, походя убрал мою руку с приклада.
Окружающий селение забор выглядел варварски – грубо обтесанные колья, вбитые в утоптанную землю. Ворота выглядели так же примитивно – кто-то просто крест-накрест прибивал толстые доски до тех пор, пока не получилась внушительной толщины преграда.
Честно говоря, синтетические полотнища флагов над всем этим выглядели забавно.
Нас заметили издалека, значит, висел на этих кольях какой-то соглядатай, ворота медленно раскрылись, и мы вошли.
Первое правило – не удивляться, но даже невозмутимый Лайнмен выглядел озадаченным, а я так вовсе утонул в многокрасочном зрелище собравшейся толпы. Толпой, впрочем, это можно было назвать с натяжкой: две-три хорошие очереди – и никого не останется, но окружившие нас люди так быстро и хаотично перемещались, что казалось – их тысячи.
Я первым делом разглядел Мужчин – у них был открыт торс, а снизу намотаны толстые валики красных, синих и зеленых тряпок. Еще у Мужчин были сальные длинные волосы, закинутые назад, и лица богомолов – вытянутые, с выпуклыми раскосыми глазами. Возле них крутились Мужчины поменьше – тонкие, загорелые, а еще – странные рулоны разноцветных тканей, из которых снизу торчали ноги, а сверху – копны волос, перевязанных лоскутками. У этих лица тоже были как у насекомых, но еще и раскрашенные, отчего выпуклые глаза почти вываливались из орбит, а толстые губы лоснились.
Мы вошли, и эти рулоны осыпали нас какой-то едой и рваниной. Мне за шиворот ссыпалась порядочная горсть сухого колкого зерна, а зеленый лоскут повис на дуле автомата.
Не удивляться, не удивляться – как мантру, повторял я и шел следом за Квоттербеком, но почему-то начал улыбаться как дурак. Болельщики завидели это и принялись с чудовищным акцентом скандировать:
– Сол-ну-це! Сол-ну-це!
За спиной шепотом выругался Тайтэнд, и я впервые понимал его настрой – было как-то неловко, но радостно. Очень тяжело такое ощущать.
Под конвоем толпы, бегающей взад-вперед, нас привели к центру селения, где в круг разложенные бревна еще накрывали плетеными ковриками, а костер уже пылал вовсю.