…Красные пятна разъедают светлую кожу рыжекосой Алтааны…
Тураах вздрогнула. Нет, только не Алтаана. И не Чоррун, не Тимир, не мама. Никого не отдам Кутаар!
– Спасибо, за все спасибо, – она крепче сжала нанизанные на шнурок бусины, выпустила Алтаану из объятий и решительно зашагала к дому.
Когда Тураах вышла к родной юрте, Серобокая все еще сидела на верхушке сэргэ, чистила клювом перья. Тураах взглянула на ворону и твердо сказала:
– Я удаган, и я не позволю мелкому абаасу разрушить то, что мне дорого.
Серобокая довольно каркнула в ответ.
Ни звезд, ни луны – никакого света, только непроглядный мрак. Лишенной зрения, Тураах оставалось только слушать и ощущать. Пересохшая, изрытая трещинами земля под ногами, затхлый воздух. И тишина. Вдруг за спиной, вторя ударам встревоженного сердца, раздалось хлопанье огромных крыльев.
– Крха, – грай был мощным и непривычно низким, у Серобокой голос иной, звонкий. Оборачиваться Тураах не стала. Вот ты и пришел, Хара Суорун, Великий Ворон.
– Иди впер-ред, – гулко раздалось в тишине, отразившись от сводов подземелья. Тураах зажмурилась на миг, чтобы глаза привыкли к мраку. Темень впереди слегка побурела. Осторожно нащупывая босыми ногами путь, Тураах двинулась вперед. Позади раздался довольный смешок.
Мрак редел, вдали разливался мутный свет. Стали видны стены подземелья, то расширяющиеся, то сужающиеся. Продвинувшись еще немного, Тураах разглядела, что бурый свет падает из прорехи в своде пещеры.
Под ногами стало вязко. Тураах переступила мутную лужицу и остановилась в нескольких шагах от луча света. Во мраке шипело нараспев:
– Ну ш-што вы, маленькие мои, матуш-шка вас с-согреет, прилас-с-скает.
Рваные, осыпавшиеся края провала, мутная лужица, шепот в буром мраке подземелья – по спине Тураах пробежал холодок. Она сделала шаг назад. «Чвак!» – липкая грязь мерзко всхлипнула под пальцами.
Шелестящий шепот прервался. Тураах напряженно вслушивалась. Та, что была по другую сторону луча, тоже.
– Кто с-с-здесь? Похож-ж-же, к нам гос-с-сти, мои хорош-ш-шие. Поз-знакомимс-ся? Полакомимс-ся?
На самой границе света прорезалась из тьмы грузная фигура, закутанная в грязную доху. Блеснули змеиные глаза, не моргая вперились во мрак прохода. Старуха, сморщенная и горбатая, выступила вперед.
– Иди к матуш-шке Кутаар, нез-з-знакомец, – в шелестящий шепот вплелась сладость. Складки дохи разошлись, и свет упал на длинную руку с корявыми пальцами, заканчивающимися острыми когтями. Кожа старухи была желтоватой и потрескавшейся. В шелушащейся по краям трещине зашевелилось, посверкивая кровяной медью, нечто, и вдруг кожа с сухим звуком разошлась. Медленно-медленно высунулась острая головка. Затем появились лапки. Уцепившись за края раны, они разорвали ветхое сукно сморщенного тела. Из раны выскользнула медная ящерка.
Сердце замерло, окоченело. Закричать бы, да крик застрял в горле. Тураах словно в каменное изваяние превратилась: ни двинуться, ни сбежать.
И распахнулись за спиной Тураах черные крылья Великого Ворона, забились, оживляя спертый воздух подземелья. В самое нутро хлестнул вихрь, взломав ледяные оковы: сердце дрогнуло, заколотилось бубном. Страх отпустил Тураах. Нет, не Тураах – удаганку.
Позволив пробудившейся силе вести себя, она притопнула – двумя крылами взмыли руки над головой – и шагнула к шипящей старухе.
Разглядев пришелицу, матушка Кутаар ликующе взвизгнула, но осеклась: худенькая девочка с тонкими руками источала уверенность, в полузакрытых глазах не было страха.
Тураах топнула снова и пустилась в пляс, заключая старуху в невидимый круг. Там, где она проходила, воздух яснел и словно затвердевал.
В бешеном ритме танца удаганка прозревала. Здесь, во мраке пересохшего подземелья, поселилась, перекочевав из глубин преисподней, Кутаар – никчемный абаас, слабый и озлобленный на мир. Оголодавшая, она распускала по окрестностям детей-ящерок, воплощения проказы и красной оспы. Разъедая чужую плоть и причиняя страдания, дети питали свою матушку. Слишком близко мерзкая старуха подобралась к родному улусу Тураах, неосторожно близко. Не знала, не ведала Кутаар, что есть кому встать на защиту живущих над подземельем людей. Так пусть уходит, пока жива, пусть забьется снова в глубокие норы на окраинах Нижнего мира!
Кутаар, не привыкшая действовать самостоятельно, а уж тем более защищаться, следила за пустившейся в пляс удаганкой, все больше съеживаясь. Вдруг старуха заголосила и, резко выбросив левую руку вперед, схватила Тураах за предплечье, вонзила желтоватые когти в кожу. Предплечье обдало огнем. Сжав зубы (терпи, терпи, удаган!), Тураах приняла расползающуюся по руке боль, погружаясь в нее и черпая из нее силы. Она поймала взгляд желтых глаз и повлекла Кутаар за собой по кругу. Старуха упиралась. Пальцы ее стали разжиматься, но Тураах шагнула вплотную, свободной рукой схватила Кутаар, не давая высвободиться.