Берестяная птица зависла на миг, словно в небесах взошло второе, черное солнце, и полетела на землю. Стрела запоздала совсем немного, прошла выше и нырнула в густой кустарник, окаймлявший поляну со стороны леса. Дети разочарованно ахнули, а рыжая малышка Алтаана сочувственно шмыгнула носом.
Табата выругался и оглянулся: услышь произнесенное им слово кто из взрослых, не избежать тумака.
– Промазал, да еще и стрелу потерял! Вот устроит тебе взбучку Бэргэн! – хмыкнул Сэргэх. Он был старше на несколько зим и на детской полянке не появлялся, но Табата вместо обычного для тэлэрика мяча притащил лук и стрелу, поэтому Сэргэх не смог сдержать любопытства.
– Накаркала! – Табата с досадой бросил лук в сторону и помчался к зарослям искать пропажу. Сэргэх был прав: брат не на шутку рассердится.
– Эй, так и его потеряешь! – Тураах подхватила лук и бросилась вдогонку.
Табата разочарованно сопел, раздвигая ветви кустарника. У кромки кустов пропажи видно не было. Он уже ступил под зеленые своды тайги, когда к нему подоспела Тураах. Она огляделась и принялась шарить по веткам чуть в стороне от друга, поправляя то и дело сползавший с плеча лук.
– Вон она! – Тураах указала в чащу. – Как далеко залетела!
И правда, за кустарником виднелось коричневое оперение. Дети переглянулись и нырнули в заросли. Первым на прогалину выскочил Табата – и пораженно замер. Ахнула за спиной Тураах.
Мир словно поблек. Пепельного цвета земля была бесплодной: ни травинки, ни кустика, ни поросшего мхом камня. Только иссохшее, обугленное с одной стороны дерево. Его сучья кривились узловатыми пальцами демона-абааса, сплетаясь над покоившимся на нижних ветвях коробом. В нем-то, застряв между почерневшими от времени досками, и торчала потерянная стрела.
Табата неуверенно оглянулся назад: за зеленым забором кустов виднелась родная полянка, место сбора всей окрестной ребятни, да верхушка мохнатой елочки. Стройное молодое деревце – крайняя точка детского мира: забежит кто за ее ствол, спасаясь от лисы-водящего, тут же загомонят ребята: «Не честно! Не по правилам!» И будет зазевавшийся игрок ждать окончания кона, наблюдая за весельем друзей со стороны.
Вон он, до каждого кустика, до каждой травинки знакомый мир, за спиной. А здесь – мертвое дерево с дремлющим в ветвях арангасом[7]. Табата, излазивший тайгу вокруг улуса вдоль и поперек, готов был поклясться: этого места нет и ни одна тропа сюда не ведет.
– Пойдем, нужно ее достать, – помявшись, прошептал Табата. Липкие лапки холода бегали вдоль позвоночника, но после позорного промаха показаться Тураах еще и трусом не хотелось. – Стрела невысоко, встанешь мне на плечи и дотянешься.
Дети крадучись вышли на прогалину. Обугленный ствол нависал над ними.
Тураах поежилась, глядя на могилу. В таких хоронили шаманов, и приближаться к ним было настрого запрещено. Правда, Тураах никогда и не слышала, чтобы поблизости от улуса был хоть один арангас. Черное дерево с прогнившим коробом заставляло сердце замирать. Однако оставлять стрелу здесь нельзя. Тураах вскарабкалась на спину Табаты и потянула за древко.
– Никак, – тихо сказала она. – Попробуй ты…
Тураах слезла и подставила спину. Табата был на пол-ладони ниже нее, но сильнее. Он ухватился двумя руками за стрелу, потянул раз, другой. С третьим рывком стрела поддалась и начала выходить из щели.
Табата ощутил позади себя движение.
– Твоя стрела, мальчик? – раздался шелестящий голос. Тураах пошатнулась. Табата, выдернув наконец стрелу, не устоял и полетел на землю. Всхлипнула упавшая рядом Тураах, жалобно тренькнула тетива детского лука, и мир поглотила тьма.
– Ой-ой-ой, что ж это делается-то! Сразу у двух деток абаасы[8] душу отнимают! Помрут, ей-ей, помрут оба! А коли не помрут, так…
– Что ты, Сайыына-эбэ, беду кличешь? – хмуро ухнул старший кузнецов подмастерье на причитания старухи, голосящей среди баб. Те слушали, разинув рты. От избытка внимания старая сплетница горячилась все больше, а пророчества ее становились все ужаснее. – Глядишь, пройдет хворь к утру-то!
Старуха нахохлилась:
– А ты, Тимир, мне рот не затыкай! Я на свете-то поболе тебя поживала, видала поболе. Не раз уж злобные абаасы на моем веку души деточек похищали. Рожи-то у них страшные, не понять – звериные аль человечьи, и ревут страшно, не по-нашенскому, а коли схватят…
– Да подожди ты ребятишек хоронить и разума лишать, карга старая! Это не души детские, а твой разум абаасы утащили, да так ловко, что ты и не смекнула! – рявкнул Тимир, потом добавил тише: – Может, на тропу шаманью хоть одна душа свернет…