И слышно как его труба Смеется и поет. И знает каждый – Трубадур Живехонек живет.
И каждый знает наперед, Что Смерти в мире нет, Пока звенит его труба И ярок этот свет.
Весь.
Я пропустил кипенье абрикосов. Идут дожди весенние в цвету И с неба косогоров и откосов Берет разбег и мчится в высоту Волна – зеленая и падающей капли, Веселый хохот – выкрик и разбег, И высохшие заросли из пакли, Едва тоска сошла и высох снег.
Я пропустил. Я это – не увидел. Все спал в дыму. Не верил, не любил. А цвет взлетел, и с неба и с откосов, Как старый кречет в воздухе кружил. Жизнь – расцвела. Бутоны распустила. И воздух – прян, и в воздухе пчела, Вся, за зиму накопленная, сила В кипенье абрикосов изошла.
Послушайте! Почувствуйте! Взгляните! Жизнь повсеместно празднует восход. И паучок, вытягивая нити, И вечность, прогрызающая ход. И в этот кипень, в этот дождь с небес, В растительную, смешанную дымку Жужжаньем самых маленьких чудес Вплетается цветением в улыбку.
Продувший воздух. С неба – дождь. Вся Радость – крик и суета. С урючин облетели крылья И побелела вся земля.
Жемчужин чудных – песня песен – Звенит и блещет. Свет – набух, Платками падает на плечи И укрывает светлый пух.
И глаз моргает. Мы – воскреснем. Воскреснув, тут же оживем, Как крылья – в воздухе исчезнем, Цветами в поле...
Пахли губы корицей,
глаза фиолетово лились, выступая в углах бесконечной медвяной росой. А пески осыпались, стекали, кружили, струились, заметая следы, где прошла ты ногою босой.
В этих каменных джунглях, рассудком стекая под солнцем, И парит, и палит высоко над твоей головой Хищной птицей, птенцом – Желторотым, распахнутым, в жутком Онемении времени, к мокрым пальцам прижавшись щекой.
Небо высохло. Все. Бахромой на углах обтрепалось. А в воде отражается губ завитушек стекло. Этих раковин мел. Этот мел, чьи кусочки распались. Этот след и песок. Этот мир, что песком занесло.
Чувствую.
Слепую красоту В бесконечных пасмурных минутках, Желтых одуванчиков листву В пестрых перьях и зеленых сутках.
Слышу. Камень падает в рассвет. Катится по осыпи бессчетно, Бьется об другие камни рек Пенными бурунами и четко.
Птицами наполнен окаем. Запахом и щебетом, и криком, И полощет флагами простор Глубиной и синью этой дикой.
Меченосец.
Вы думаете: «Дождь уже прошел». Он не прошел. Он – шел и сверху капал. Струился струями похожими на шелк На нож оград, выплевывая капу.
Вам кажется, Что дождь, уж, перестал. Он – перестал. Он – стек и растворился. Он – лужами растекся и пропал. Он – все сказал и, падая, разбился.
Вы думаете: «Дождик перестал». И что – то стали в мире не хватает, Весь гипс ушел, оставив пьедестал, Горошины раскинув и протаяв.
И в этот розовОй заход – Гроза рокочет, удаляясь, И пахнет пролитым железом, Вода По лужам разливаясь.
И где – то там – в дали Сверкнет, А здесь уже вовсю щебечет, И тает мелких капель лед, Икрой, что туча – рыба мечет.
Прозрачное Не
пахнет ландышем Бо, Чирикают мелкие честные птицы, И, выгнутое вверх, как литое стекло, Дрожит от тепла и двоится Без счета плодов отражения Я, Без смысла границ и отверстий, Запрокидываясь и паря В Одуванчика цвет бахромой пожелтевшей.
И, мое И, карнавал – отцветок, Нет ни причин, ни тычинок, Выгорает от солнца и скручивается листок – Пыльной бабочкой из пыльцы и личинок.
Как трудно в этом мраке выплетать,
Как на свету покрикивать под плетью. Здесь. На свету – так трудно обретать Не силу, а пространство и скольженье. И с-уток перья падают, в воде Плывут, как листья - расползаясь, В пространстве, в небе, в памяти, в огне – Сгорая в угли или возрождаясь.
Мир. Труд. Май.
Одуванчика Белый светящийся шар, Раздуваемый пух, проливной парашют. Этот май у земли, нас к подушке прижал, Отделил от беспамятства зелень и шум. Каждый – яблони цвет, Мимолетный закат Просыпается ливнем густых лепестков. Пахнет мятой в саду – к той земле, где прижат Этот май, этот я, эти ливни в саду.
Май. Мир. Труд.
Сирень раскрылась, зацвела, Но не сиреневым, а белым, Как в спелом воздухе крыла Трепещут птицей, что Взлетела. Пчела жужжала и шмели Гудели контрабандным басом Сквозь звук, мотая на круги, Шмелея медосбором красок.
Следы
зарастают крапивой, Память – песок из колбы разбитой - Из человека Выдавливают мятные леденцы – Липкие, сладкие, некрасивые.
Каждое слово – халва халвой. День, который звучал Победой, Звучит - этой сорванной тишиной, Этим голосом белых дней и последних.
Кто подхватит, а кто – зачерпнет и с портретом к судьбе выйдет, к той, что памятью мертвых жжет треугольники сна – и письма.