Золотые,
скрученные нити, Обшлага и стойка – воротник. Из далеких россыпей событий Бьет и рассыпается родник.
И короткой памяти хватает, Чтобы вспомнить тех, кто рядом жил. Вкус снежинки, вкус, который тает, Чтобы вспомнить тех, кого любил.
Спелых
прядей с твоей головы не собрал ржавый месяц и век не прикрыл. И звездою проткнув небосвод, моих слов не заметил, исчез в даль к реке.
Словно бублик, висит и висит календарь, и обуглен словарь первых весен, и числ нам не счесть. И по счету слога редколесья в зубах цедят каждый поспевший в безвременье вдох.
И пусты обещанья, и высох репей, и улыбку твою я не видел давно и привык. Словно сито, чтоб выцедить молоко, по кастрюлям разлить тишину, вскипятить.
Разнотравье горит. пепел, пыль и дымок поднимается в вышнее небо зачем, и, срываясь, звонок замолкает совсем и молчит, словно проклятый кем - то звонок.
И кричат - там, во тьме, и молчат от тоски. и на стену не лезут с рулоном гравюр, этот голос и ветер, что лысый каюр - прогоняет меж пальцев волнение ржи.
И плывут по бумажной реке корабли, оседая как рыбы в стотонном песке, и вселенная ширится всплеске зари и шипит, испаряясь, как дымка в реке.
Падают
с деревьев абрикосы и спелый щелчок. Рваный камень в ограде искрится изломом слюды. Этот мир кто - то выдумал, может быть, дурачок, ударяя по струнам и тряпкой стирая лады. Ты же музыку ждешь, подпирая столбы у оград, подбирая шелками замызганный неба платок, вышивая крестами разобранный звукоряд, выбирая слова и раскрашивая ноготок. И струится вода, убегая из рук и в арык, к тем далеким холмам сносит воду и мелкий песок, это мир выжимает растерянность, как язык, или мучает звуки неловких движений наш дурачок.
И летит абрикос, зарастая по трассе смолой, и сверчок верещит, вызывая в горах камнепад, и в ограде гранит уголком прижимается тьмой к толстой тени, что птицей куда - то распластывается и летит.