'Хорошо, я не против'.
Уорвик с признательностью взглянул на короля. Он сформировал его и сохранил на троне. Эдвард вел себя послушно и являлся идеальной марионеткой. Пока подобное состояние дел было неизменно, править получалось без помех. Именно этого он всегда желал. Не для Уорвика сияла тяжелая корона с ее служением, ему оказалось намного удобнее решать вопросы, находясь за спинкой трона, исполнять обязанности создателя монархов, а не самого короля. И Эдвард был замечательным орудием в его руках. Таковым молодым человека делали природное добродушие и любовь ко всевозможным удовольствиям.
'Тогда я предлагаю перейти к делу. Вы понимаете, что являетесь одним из самых завидных холостяков в христианском мире? Не только как король Англии. Всем известно, что в придачу к короне, вы обладаете выдающимся личным обаянием'.
'Вы льстите мне, Ричард'.
'Я никогда не стану этого делать. Давайте посмотрим на имеющиеся у нас факты. У меня создались великолепные взаимоотношения с Людовиком. Могу признаться вам, что он обращался со мной, словно я - король'.
'К чему вы и идете, Ричард', - заметил Эдвард.
Уорвик бросил на него пронзительный взгляд. Стояло ли что-либо за этой фразой? Повзрослел ли Эдвард, начиная тяготиться чужим использованием принадлежащей ему власти? Нет, он улыбался своей приветливой и доброжелательной улыбкой. Это было простым напоминанием Уорвику о его мощи и подразумевало, что Эдвард считает подобное правильным и само собой разумеющимся.
'Изабеллу Кастильскую я отмел. О браке мечтает ее брат. Он немощный и несчастный человек, определенно, детей у него не будет, отчего наследницей Кастилии станет Изабелла'.
'Но вы ее отмели'.
'Полагаю, Эдвард, у нас есть предложения получше. Я положил глаз на Францию'.
'О, да, вы же в таких великолепных взаимоотношениях с Людовиком'.
'Нам необходимо заключить с Францией мир. Как вам хорошо известно, лучшим для этого способом станет заключение союза. Поэтому, я отмел кандидатуру Изабеллы и вернулся мыслями к Франции. Людовик предлагает сестру своей жены, Бону Савойскую. Она красива и принесет вам радость, Эдвард. Мы с Людовиком сошлись во мнении, что вашу нужду в привлекательной спутнице жизни упускать из вида нельзя ни в коем случае. В этом отношении вы крайне опытны, а мы от души желаем вам счастья'.
'Вы чрезвычайно заботливы', - произнес Эдвард.
'Она - очень красивая девушка, и брак обязательно станет удачным. Самое главное - это дети. Нам следует иметь наследника трона. Население всегда волнуется, пока не увидит, что следующий король уже повзрослел и готов занять место своего пользующегося любовью подданных отца'.
Эдвард едва слушал. Он думал о Елизавете. Каким бы чудесным оказался этот проект, если бы она была принцессой Франции, Савойи или Кастилии! С каким бы счастьем Эдвард тогда рассматривал предстоящий союз, ибо, разумеется, жениться он обязан. И, конечно же, произвести в результате на свет наследника.
Если бы это стало возможно сделать с Елизаветой!
'Не вижу причин, почему бы нам не подвести черту под общими с Людовиком соглашениями прямо сейчас?' - предложил Уорвик, но Эдвард еле его услышал, ибо мыслями находился очень далеко - в Графтон Маноре.
В покои к Эдварду вошел один из его оруженосцев. Он доложил, что прибыл человек, который просит о встрече с королем.
'И кто это?'
'Мой господин', - ответил оруженосец, - 'это ланкастерец, изменник, сражавшийся на стороне Генри Ланкастера'.
'Зачем он пришел сюда?'
'Говорит, что должен сообщить вам нечто важное'.
'Выясните его имя'.
Оруженосец исчез и почти сразу же вернулся. 'Это лорд Риверс, мой господин'.
'О', - протянул Эдвард. 'Я тотчас же с ним встречусь'.
Оруженосец незамедлительно отреагировал: 'Мой господин, я позабочусь, чтобы стражники находились в поле доступа'.
'Не думаю, что вам требуется принимать подобные меры'.
Оруженосец поклонился, собравшись поступить, как уже решил, вопреки мнению монарха. Он не хотел подвергать Эдварда большей опасности, чем та, при которой можно было успеть прийти на помощь.
Колебания не отпускали оруженосца.
'Я просил вас, привести ко мне лорда Риверса тотчас же', - напомнил ему Эдвард.
'Мой господин, простите меня, но неужели в покоях не будет стражи?'