Несколько раз я бывал в гостях у Алексея Максимовича. Это человек лет пятидесяти пяти, старый екатеринославский рабочий, прекрасный слесарь. Он не только – тезка Горького, но своими усами, прической и пытливым взглядом глубоко сидящих глаз и внешне несколько похож на знаменитого пролетарского писателя. Правда на этом его сходство с Горьким и кончается. И тогда остается лишь – разница. А разница между ними оказалась немалая. Писатель Алексей Максимович Пешков Горький борясь, якобы, за лучший достаток русского рабочего, стал в советское время миллионером. А русский рабочий Алексей Максимович, старый слесарь днепропетровского завода, за это время впал в такую нищету, в сравнении с которой даже его невеселая жизнь до революции стала казаться ему верхом благоденствия.
– Цифры, конечно, вещь хорошая, – говорил мне Алексей Максимович, – а только на одних цифрах далеко не уедешь. У нас тут все доклады разные читали и доказывали, что при советах рабочий стал лучше жить, чем при царе. И цифрами так и сыпали, как из рукава. А только я не так понимаю. Это верно, что при царе я зарабатывал тридцать рублей, а при советах стал получать – триста. А толку-то что с этого? Я тогда за пару сапог десять рублей платил, а при советах их и за триста не достанешь. Набор на рубаху мне тогда целковый стоил, а при советах изволь за это дело тридцать рублей выложить и то будет мало. А хлеб? До революции я его за пятачок имел, а после нее – восемь гривен выкладывай… Вот они цифры то!…
Язык цифр услышанный мной от Алексея Максимовича, опять-таки, говорит о том статистическом мираже, о котором я упоминал описывая жизнь советских колхозников и который создавала партийная пропаганда для того, чтобы убедить крестьян и рабочих в том, что при советской власти им жить стало много лучше.
И, разумеется, находились тысячи и тысячи доверчивых людей, особенно из числа молодежи, которые легко попадались на эту шулерскую уловку и видя свое безрадостное житье на триста рублей в месяц, с ужасом думали о страшных царских временах, когда рабочий должен был обходиться тридцатью рублями в месяц.
Эти наивные люди совершенно не учитывают того, что при вычислении сравнительного дохода рабочего до революции и после нее, необходимо различать номинальную и реальную заработную плату. Первая выражается в денежном исчислении, т.е. в рублях получаемых данным рабочим, а вторая – в натуральном исчислении, т.е. в количестве товаров, которые на эти рубли можно купить.
Большевистская пропаганда утверждая, что материальное положение рабочих в СССР непрерывно улучшается, в качестве доказательства приводит рост номинальной заработной платы, умышленно умалчивая о плате реальной. Средняя номинальная заработная плата русского рабочего в 1913 году была 24 рубля 30 копеек. (Ленин, соч. том 16, стр. 96). Та же средняя плата советского рабочего в 1937 году исчислялась в 288 рублей 25 копеек (Сталин, доклад на 18 съезде партии).
Таким образом, средняя номинальная плата русского рабочего выросла за это время в десять раз, Из этого обстоятельства партийные шулера не прочь сделать фальшивый вывод, а именно – что советский рабочий живет в десять раз лучше рабочего царских времен.
Между тем, за этот же промежуток времени реальная заработная плата рабочего уменьшилась примерно в двадцать раз, ибо именно в такой пропорции вздорожала рыночная стоимость всех товаров, начиная от хлеба и кончая сапогами.
Вывод и тут совершенно ясен и он говорит о том, что советский рабочий живет в два раза хуже, нежели жил до революции царский рабочий.
Однако, злоключения русского рабочего при советской власти не ограничились ухудшением его материального положения. До революции рабочий был прежде всего свободным человеком. Если ему не нравилась работа в одном месте, он переходил на другое. Закон о закреплении рабочего за местом работы, введенный большевиками, превратил его в обыкновенного крепостного советской власти. Введение платы за право обучения в высших учебных заведениях лишило фактически рабочего дать высшее образование своим детям, ибо платить ему за это нечем. И, наконец, драконовский закон об опоздании на работу, предусматривающий за это ссылку в концлагерь, окончательно превратил советского рабочего в механическую деталь без душной советской государственной машины.
Пресловутое стахановское движение, большевистская пропаганда пытается представить, как «небывалый творческий подъем трудящихся масс», желающих этим, якобы, доказать свою любовь к советской власти и восторг перед сталинскими пятилетками.
– Стахановщина с того и пошла, – говорит мне Алексей Максимович, – что ребята не могли прожить на свою зарплату. Ну, и давай, в погоне за премиями, вырабатывать по две-три нормы в день. Раньше такая работа «аккордом» называлась, а теперь зовется стахановщиной. А цель все одна: – побольше выжать из рабочего. Только и разница в том, что аккордную работу коммунисты ругают и называют ее эксплуатацией, а стахановщину хвалят. Хорошее, мол дело ребята, трудись до седьмого поту! Одного на сто тысяч в депутаты выберут и орден дадут, а остальные – наживай дальше чахотку!…
– А вы стахановцем не были? – спрашиваю Алексея Максимовича.
– Слава Богу, не приходилось, – отвечает он.
– Как же вы сводили концы с концами?
– Да кое-как сводили, – говорит Алексей Максимович, глядя на меня поверх старомодных очков в железной оправе, – нас только двое, да к тому же старуха моя большая рукодельница, прирабатывала кое-что на дому…
– А вы? – спрашиваю его соседа, пришедшего тоже потолковать с заграничным человеком.
– Он тоже не был, – отвечает за Него Алексей Максимович, – он у нас вообще капиталист, – добавляет он и смеется, как бы предвидя дальнейшее развитие разговора.
– Как капиталист? – удивляюсь я.
– Да, какой там капиталист, – смеется в свою очередь сосед, – просто племянник у меня в Америке живет. Еще с двадцатого года. Вот он мне и помогал понемногу, а меня за это капиталистом величают…
– А, что же он делает в Америке? – интересуюсь я.
– Да, знаете, последние годы, – с заминкой говорит сосед и я вижу как за стеклами очков весело улыбаются глаза Алексея Максимовича, – последние годы он был безработный.
– И тоже помогал? – с удивлением спрашиваю я.
– Помогал, – подтверждает сосед, – у них, знаете, там крепкий закон насчет безработных. Каждым из них получает от государства пенсию. Вот из этих денег он мне и присылал по несколько долларов.
– Так это ж на рубли не так много выходит?…
– Зачем на рубли? – отвечает он, – я за эти доллары из Торгсина дефицитный товар получал, а потом его продавал – «налево». Другой раз это как вторая зарплата получалось…
Много уже мне пришлось увидеть и услышать примечательного на моем пути по родным пределам. Но рассказ рабочего социалистического государства о том как ему помогал сводить концы с концами его безработный племянник из капиталистической Америки показался бы мне анекдотом, если бы мои собеседники не подтвердили свои слова несколькими письмами от заокеанского племянника, из содержания которых я увидел, что их рассказ – сущая правда.
Советская власть во все стороны человеческого бытия внесла свои коррективы. Оказывается, что этих корректив не избежал и вековой сон о знаменитом «американском дядюшке». В доброе старое время многим нашим соотечественникам часто снился – богатый американский дядюшка. В советское время героем этого сна стал – безработный американский племянник.
– А что же вам все-таки дала советская власть? – спросил я как-то Алексея Максимовича.
– Да я и сам не раз думал об этом, – отвечал он, – и никак не мог додуматься. Разве, что, – улыбнулся он, – билет иногда в театр, оперетку смотреть, давали мне бесплатный. А только к чему мне этот билет? Мне дайте хороший обед, хорошую одежу, хорошую квартиру, а уж билет в театр я как-нибудь и без них куплю…
Потом мне довелось повидать в Днепропетровске и стахановцев. Одного из них я запомнил на всю жизнь.