В американских тюрьмах, почти в каждой камере во всех пяти тюрьмах, где я сидел, я видел вырезанных из журналов обнаженных девиц в уродливых позах — утонченному уму, человеку, знающему нечто от тишины и покоя, они не покажутся сексуальными. Такому человеку это покажется обычным извращением. Но камерные стены были полностью покрыты такого рода картинками.
В первой тюрьме у меня был сокамерник. У него была масса таких фотографий. Он сказал мне:
— Прости, пожалуйста, но чем еще мне заняться в тюрьме? Вот я тут и приукрасил...
Я ответил:
— Все в порядке. Если тебе это нравится, ради бога. Я все равно здесь ненадолго — на день — другой. Не волнуйся насчет меня.
Но утром я увидел, что он встал на колени, положил голову на кровать, на Библию, и стал молиться Богу. Тогда я похлопал его по плечу и сказал:
— Это глупо.
Он не понял:
— Ты же не возражал против голых женщин, а теперь тебе не нравится, что я молюсь Богу?
— Здесь есть противоречие, — сказал я. — Сам не видишь? Ты должен покончить хотя бы с чем-нибудь одним. И мне кажется, что твои картинки тебе более важны. Ты развесил их на стены, чтобы глазеть на них двадцать четыре часа в сутки, а молишься ты всего пять минут по утрам... молитва не так важна.
— Ты, видно, сумасшедший.
— Если бы я не был сумасшедшим, что бы я здесь делал? — сказал я. — Но ты все же скажи, что действительно важнее — эти пять минут?.. И я ведь понаблюдал за тобой. Хоть ты и кладешь голову на Библию, украдкой ты смотришь на картинки. И ты еще называешь сумасшедшим меня!
— Твоя правда, — признался он. — Я молюсь, потому что мне с детства твердили, что он мой спаситель. Я уже тут пять лет торчу, и впереди у меня еще десять. Так что я говорю ему: «Прости меня, ты знаешь как тяжело моей семье, так что вытащи меня отсюда». Десять лет — это слишком много. Каким-то образом я умудрился продержаться пять лет, но не думаю, что меня хватит еще на десять.
— Это все понятно, — сказал я. — Но тогда почему же, когда ты говоришь это, ты поглядываешь на фотографии? Если ты будешь продолжать в таком же духе, Иисус не услышит тебя, потому что тебя не интересует Иисус и его Библия. Ты просто пытаешься использовать его, а настоящая твоя страсть — на стене.
На стене у него висело, по меньшей мере, полтора десятка фотографий, вырезанных из журналов. А позднее я узнал, что такими картинками были увешаны стены чуть ли не всех камер.
Если эти творческие люди на Западе не желают совсем обезуметь, они должны погрузиться в медитацию. В них заложен больший потенциал, нежели у обычных людей, но, как ни странно, творческие личности очень эгоистичны. Они могут заниматься самыми разными видами искусства, но они чересчур эгоистичны, и их эго мешает им, и это эго и станет причиной их безумия. Поэтому, слушают они или нет... если им не нравится слово «медитация», пусть говорят по-другому: «свидетельствование», «осознание», «бдительность», «сознание» — все эти слова означают одно и то же.
Возможно, что слово «медитация» напоминает им о религии, отсюда и проистекает их негативная реакция — но так они выкидывают золото вместе с мусором.
Говорите другими словами: «сознание», «осознание», «наблюдательность»... словами, которые не несут в себе неприятных религиозных ассоциаций.
Говорите какими-нибудь восточными терминами, к которым у них нет неприятия: «небытие», «нирвана»... Может, так они проявят интерес: «Что такое нирвана? Что такое небытие?» Тогда вы сможете объяснить им смысл медитации.
Говорите любыми словами, но медитацию необходимо привнести в их жизни ради их же спасения и ради спасения тех многих, кому не посчастливится увидеть их искусство.
Хорошо, Маниша?
Глава 2. Глубже ума
Вопрос первый,
Возлюбленный мастер,
Добрый вечер. Ислам предлагал ее через Коран, христианство — через Библию. Как предлагаешь ее ты?
Они предлагали, потому что хотели заполучить вас. Тем самым они оскорбили вашу человеческую сущность. Сама попытка обратить человека есть нарушение его духовной территории. Это попытка поработить вас при помощи каких-либо догматов, логики, но в основе это не духовное усилие — это политика, политика чисел.
Я не политик, я не хочу никого обращать. Я не стану обращать вас ни в какую религию. Я не могу дать вам то, чего у вас еще нет.