Но, наоборот, каждая мировая культура с самых ранних лет убеждает ребенка, что мальчик — это мальчик, а девочка — это девочка. В самых разных мелочах детям напоминают об этом снова и снова...
Если мальчик лезет на дерево — все в порядке, но если лезет девочка, то что-то здесь не так.
Когда я был ребенком, по соседству с нами жил школьный директор. У него была дочка моего возраста, и поскольку она видела, как я карабкался по деревьям, понятное дело, что и она лезла вслед за мной. Когда ее отец увидел, чем она занимается, он выбежал из дома и заорал:
— Ну-ка, слезай немедленно! Это не женское дело! Ты же девочка!
Девочка сказала:
— Но ты же ничего не говоришь этому мальчику, а он тоже лазает!
— Дело не в лазании. Что разрешено мальчикам, не разрешено девочкам, и что дозволено девочкам, запрещено мальчикам.
Мальчику нельзя играть с куклой. Над ним все будут смеяться: «Ты что делаешь? Ты что — девчонка?» С куклами должны играть девочки, это не по-мужски.
Наше разделение, расщепление дошло до того, что мужчина и женщина превратились в различные существа.
В детстве мне нравилось носить длинные волосы...
Лавка магазина располагалась прямо в нашем доме, поэтому каждый раз, заходя в дом и выходя из него, я попадал в торговое помещение. И покупатели неизменно спрашивали отца:
— Чья это девочка?
Мой отец каждый раз краснел и в конце концов решил взяться за меня.
— Так продолжаться не может, — сказал он. — Мне приходится разъяснять каждому посетителю, что ты — не девочка, что ты мой сын. Это унизительно. Тебе самому не стыдно?
— Нисколько, — сказал я. — Мне нравятся длинные волосы, и если люди принимают меня за девочку, то это их проблемы. Мне до этого нет дела.
Тогда он взял ножницы и взялся стричь меня. Я сказал:
— Ты бы подумал, а то потом пожалеешь.
— Тебе меня не запугать. Чай, уже не в первый раз.
— Ну, стриги, тогда и посмотрим.
И он потом раскаивался всю свою жизнь. Он постриг меня, и я тут же ушел... я вышел из дома и перешел на другую сторону улицы, где находились цирюльни. Мне очень нравился один местный парикмахер — опиумный наркоман. Когда у меня находилось свободное время, я сидел рядом с ним. А он рассказывал много интересного. Никто не желал его слушать, и поскольку я слушал его всегда, он отвечал мне взаимным расположением. Я говорил ему:
— Твои истории — классные, а эти люди — все придурки, они ничего не понимают.
— Только ты меня понимаешь, — говорил он мне, — и я всегда жду тебя, а все эти придурки понятия не имеют о стоящих вещах.
Приняв опий, он начинал петь песни, и слушать их было одно удовольствие. Первую строчку он брал из одной песни, следующую — из другой; строчку из бхаджана, религиозного гимна, еще строчку из какого-нибудь фильма... все это вперемешку с собственными вставками.
В общем, я пришел к нему и сказал:
— Сегодня мне нужна твоя помощь.
— Для тебя — все что угодно, — ответил он.
— Побрей меня наголо.
— Это не так просто. Если твой отец узнает, не миновать мне беды.
Дело в том, что в Индии голову мальчика бреют, когда умирает его отец. Но я настаивал:
— Я никогда тебя ни о чем не просил. Если ты не побреешь меня наголо, я больше к тебе не приду.
— Постой, погоди, — испугался он. — Ты единственный мой посетитель, кто еще ценит меня.
Так что он побрил меня наголо, и я пошел домой. Отец, увидев меня лысым, воскликнул:
— Это еще что за номер?
А покупатели начали спрашивать:
— Что случилось с малышом? Похоже, у него умер отец.
Теперь отцу пришлось краснеть еще сильнее. Он взялся все объяснять:
— Никто у него не умер. Я его отец. Он просто доказал мне, что я буду раскаиваться. Теперь мне предстоит оправдываться перед всем городом, что я пока еще живой!
Вскоре стали приходить обеспокоенные знакомые. Поскольку я разгуливал по всему городу, все, кто меня увидел, решили, что умер мой отец. Знакомые стали приходить, чтобы выразить свои соболезнования, но, к своему удивлению, обнаруживали отца в полном здравии. Все недоумевали:
— Что за ерунда? Кто же тогда умер? Мы же видели, что твой парень ходит бритым наголо.
— Это все моя вина, — оправдывался отец. — Я намедни сорвался и остриг его лохмы, прекрасно зная, что он что-нибудь этакое обязательно вытворит, но это в последний раз... Больше я его не трогаю, потому что он непредсказуем.
Потом он попросил меня:
— Сделай одно доброе дело: не мог бы ты ходить через черный ход, пока не отрастишь чуток волосы?
Я ответил:
— И вот ты опять просишь меня сделать что-то против моей воли. Я, конечно, могу — я могу всю жизнь ходить через черный ход, но лучше не проси, потому что я снова что-нибудь придумаю.