Алану лень было шарить по карманам, искать ключи и он позвонил. Едва успев открыть дверь, Зарема, как обычно, разверзла свою пасть и завыла, как сирена. Смысл ее ругани совершенно не доходил до него. Алан, неожиданно, с глупейшим интересом уставился на ее рот, наблюдая за тем, какие он принимает формы. Ему показалось невероятным, что в этом полудохлом, костлявом привидении оставались силы для такого оглушительного визга. Постоянные скандалы, истерики, бессонные ночи, таблетки, переживания сделали из двадцатипятилетней телки почти старуху. Алан посмотрел на обтянутые серой кожей скулы, на черные круги под глазами, на тонкие высохшие губы, неухоженные пакли волос и содрогнулся от отвращения. Отвращения к идиотскому, бессмысленному самопожертвованию. Все лучшие годы, весь кайф молодости – все псу под хвост! А вместо этого – долгие, бессонные ночи возле этого трижды проклятого смертного одра. И ради чего все? Ради чужой жизни, вернее – смерти.
Алан устало навалился на дверной косяк. Зарема все еще не унималась и стояла, загородив ему вход.
-Ну что ты приперся?!!! Посмотри на свою накуренную рожу, тварь! Хоть бы раз подумал о своей матери.
-Отвали с дороги, стерва… Мне здесь дует.
Она всплеснула тощими руками.
-Дует ему! Ах ты, Господи! Да таких уродов, как ваша шайка никакая холера не возьмет! Хоть бы уже привалил вас кто-нибудь, скоты!!!
-Отвали. Или я тебе втащу! – он замахнулся на нее, и Зарема тут же отскочила в сторону. Как будто он и вправду ударил бы ее!
Алан шагнул в свою мрачную, душную квартиру, похожую на подвал. Он ненавидел ее всем сердцем, как только возможно ненавидеть родной дом. Словно какая-то жуткая печать лежала на нем. Узкий, темный коридор, обсыпающиеся стены, насквозь прогнившие коммуникации… Истрепанные электроприборы, место которых скорее было в музее, чем в жилой квартире… Отовсюду, изо всех углов кричащими глазами смотрела чертова нищета, но главное – везде отчетливо разило смертью. Алана заметно пошатывало. Он чувствовал себя совершенно разобранным, как будто его переехали танковые гусеницы. Зарема рядом содрогалась от рыданий. Его сестра давно превратилась в настоящий комок нервов. Подобные истерики были ее обычным состоянием, но теперь это почему-то действительно вывело его из себя.
-Заткнись! – рявкнул он – Закрой свою пасть!!! И так тошно, еще ты воешь.
-Тебе тошно?!!! – она убрала руки с лица и вдруг расхохоталась. Алан невольно вздрогнул от этого полоумного хохота и грозно насупился.
-Хватит! Прекрати сейчас же! – мрачно гаркнул он, но она не умолкала. Алан злобно сплюнул прямо на пол и направился в кухню. В ржавой раковине громоздилась гора посуды. Два нахальных жирных таракана даже не сделали усилия убежать. Алан порыскал по кастрюлям, и обнаружив в одной гречневую кашу с луком, навалил себе полную тарелку. Сестра уже не смеялась, а тихо смотрела на него из коридора. Он взял закопченный чайник с разболтанной ручкой и сунул его под кран. Вода наполнилась до краев. Он зажег газ, взял чайник, и тот вдруг с грохотом свалился на пол. Ручка осталась у него в руках. Зарема, увидев это, снова забилась в истерике и бросилась на кухню.
-Ублюдок! Скот! Сволочь! У тебя руки под хрен заточены!
-Заткнись!
-Заткнись?! Ты мне рот не затыкай, чмо! Ты со всеми своими понтами и мизинца моего не стоишь!
Алан, поджав губы, смотрел, как она ползала у его ног, вытирая воду, и где-то, глубоко-глубоко в нем шевельнулась горькая, беспомощная досада. Схватив сестру за шиворот, он рывком поставил ее на ноги, выгреб из кармана все деньги и впихнул ей в руки.
-На!!! Купишь новый чайник. Самый навороченный, самый дорогой. Только не вопи.
Злобная, надменная усмешка резко перечеркнула ее лицо. Она сжала руку в кулак, с хрустом скомкав банкноты.
-Ты их, наверно, честно заработал, Аланчик? Или отнял? Или украл? Или замочил пару-тройку человек? Засунь-ка эти грязные деньги в свою шакалью задницу!
Мятые бумажки полетели ему в лицо. Алан едва сдержался, чтобы не двинуть ей. В этот момент раздался нечеловеческий вопль из спальни, и Зарема тут же, сломя голову, понеслась туда. Дур- дом! Он мрачно посмотрел на тарелку с кашей. Аппетит его безнадежно пропал.
-Мамуля! Мамуля! Ну все, все, все!!! – слышалось за тонкой перегородкой. Крик не стихал. Это был крик НАСТОЯЩЕЙ физической боли, такой, какую он никогда не испытывал. Он на секунду представил себе этот живой труп в соседней комнате с уродливым восковым лицом, нитками обессиленных рук поверх одеяла, и внутри у него все омерзительно сжалось. Он не заходил туда уже давным-давно и не видел ее. Он просто не мог ее видеть. Зарема часто говорила, что она спрашивает о нем, своем любимом сыночке, зовет его… Ну и пусть зовет, хоть до хрипоты, его туда и на аркане не затащишь, в этот чертов склеп!
А ведь когда-то она была не такой… Это было так давно, наверно, в другой жизни. С тех пор, сколько он ни вслушивался в свое сердце, сколько ни пытался найти отголосков сыновней любви, внутри него жила лишь тупая озлобленность. Он был зол на свою мать, на эту сраную болезнь, на Бога, который допускал на земле такие страдания и на себя, потому что причинял их другим. Да, Зарема была права, он был просто трусливым дерьмом, и он, действительно, не стоил мизинца своей идиотки- сестры. Он буквально барахтался в человеческой боли, но стеснялся посмотреть ей прямо в лицо.
Алану, вдруг, до одурения захотелось разреветься, как младенцу. И это в шестнадцать лет! Подбородок задрожал, в ноздрях защипало… Он с отчаянием стиснул кулаки от злости на свою слабость, на свои слезы. Ведь он всю жизнь был самым храбрым, самым крутым! Страдать, плакать, истекать кровью могли все вокруг, а ему было глубоко плевать. А теперь, вдруг, что-то случилось… Он знал, что его доконало. Этот ее чертов крик. Он не мог больше выносить его изо дня в день, из часа в час… Ну почему бы ей, наконец, не умереть? Почему бы ей, черт возьми, не заткнуться?!!!
Алан с ненавистью двинул дверь ногой и выскочил в прихожую. Она орала от нового приступа. Зарема орала вместе с ней и носилась по комнате, не зная уже, чем ей помочь.
-Заткнитесь!!! Заткнитесь все!!! – завопил Алан в паническом припадке бешенства. Если бы ему под руку сейчас попался топор, он не раздумывая прибил бы их там обеих. Свою родную семью! Сквозь приоткрытую дверь ему виделась мечущаяся тень сестры и без конца движущееся мятое одеяло. Коричневые, скрюченные, неестественно- тощие пальцы бегали по постели, в отчаянии цепляясь за все подряд.