-Вы можете говорить мне все прямо. Я не родственница. Что, есть какие-то осложнения?
-Видите ли… Над этим ребенком жестоко поиздевались какие-то изверги. У нее чудовищные травмы. Фактически, если она выживет, то останется инвалидом. Но этот парень… Сейчас всех больше волнует он…
-А что с ним?
-Такая неустойчивая психика… Ему нужна квалифицированная помощь. Мне кажется, он… Как бы это доступно выразиться… Просто помешался.
Кристина встала.
-Можно их видеть? В какой они палате?
Врач посмотрела на нее с сочувствием и недоумением. Как на душевнобольную.
-Вы раньше приходили?
-Нет.
-Оно и понятно… - женщина сняла очки, и устало провела рукой по глазам, сразу из могущественного доктора превратившись в земную, пожилую, нездоровую женщину, - Эти последние три дня… У нас тут такое творится! Я не встречала подобного за сорок лет практики. Просто ледовое побоище.
Кристина испуганно смотрела на нее.
-Должно быть, он очень сильно любил эту девочку… Я никогда еще такого не видела. Он сумасшедший.
-Можно туда пройти?
-Думаю, лучше не стоит.
-Почему? Туда не пускают?
Врач вздохнула и снова обреченно надела очки.
-Присядь, детка.
Кристина послушно, как школьница села обратно.
-В эту палату никто не заходит кроме персонала. Ни одна душа. Врачи, и те побаиваются.
-А что такое?
-Он сидит там над ней, как паук над добычей уже почти трое суток. Безвылазно. Не ест, не пьет. И никого к ней не подпускает. Когда приехала мать, он ее просто вышиб оттуда. Отца – и того хуже… Потом пришла целая делегация: какие-то однокурсницы, друзья, еще кто-то… Кошмар, что было! С ним никто не может ничего сделать. Он как натуральный зомби.
Кристина вздрогнула.
-Боже…
-Да. Кто только ни пытался. Ты имеешь на него какое-нибудь влияние?
-Не знаю.
-Я тоже несколько раз старалась с ним поговорить. И как врач, и как мать… Бесполезно. По-моему, если она умрет, то его закопают вместе с ней.
-Господи Боже! – прошептала Кристина.
-Ох, - врач сокрушенно покачала головой, - Бедные дети! Просто сердце кровью обливается. Кто-то совершил такое зло!
Кристина героически встала.
-Я пойду к нему.
-Пойдешь? – женщина с сомнением посмотрела на нее, - Ну, не знаю.… Хотя… Если тебе так дорог этот мальчик… Пойди, попытайся. Помоги ему. Если не боишься.
Кристина набрала побольше воздуха в легкие, как перед смертельным трюком.
-Дайте мне халат.
-Возьмешь в ординаторской.
Врач вышла вместе с ней из кабинета.
-Вон. Прямо по коридору и налево, - она указала рукой, - Последняя дверь. Удачи, милая.
Кристина, подавляя дрожь, приблизилась к двери и постучала. Тишина. Доносилось лишь легкое попискивание медицинских приборов. Она вздохнула и, набравшись мужества, вошла…
Он сидел возле кровати на узкой банкетке спиной к ней и был похож на застывшую каменную глыбу.
-Тимур… Это я, Кристина.
Он молчал и не оборачивался. Она около минуты постояла, врастая в удушливую, гнетущую атмосферу, затем осторожно приблизилась к койке.
От того, что она увидела, вихрь промчался у нее по спине. На постели лежал бездыханный ребенок, казавшийся трупом. Кристина хорошо помнила эту необычайно красивую девочку, которая теперь была вся покрыта бинтами и повязками. Там, где проглядывало лицо, кожа выглядела сплошным фиолетовым кровоподтеком. Распухшие сомкнутые веки были похожи на огромные черные сливы. Множество проводков, как капилляры бегущих от безустанно работающих машин, хрупко соединяло ее с жизнью. Кристина долго ошарашено таращилась на нее, как будто ее мозг все никак не мог переключиться в новый режим и принять такую реальность.
-Это моя сестренка, - раздался откуда-то неживой механический голос, от которого она вздрогнула.
Габарай по-прежнему сидел неподвижно, окаменев, тупо уставившись на кровать.
-Ее зверски изнасиловали, - произнес он как-то противоестественно внятно и отчетливо, как автоответчик. Она поразилась перемене, произошедшей в нем. Он выглядел неухоженным, отталкивающим, как бомж. Заросшее, осунувшееся лицо было нездорового плесневато-зеленого цвета, под изможденными глазами чернели страшные круги, щеки ввалились, размашистые плечи бессильно свесились… В мутном свете, пробивавшемся сквозь жалюзи, он казался старше лет на двадцать. Перед ней словно вообще был совершенно другой человек.
-…Изнасиловали, - снова повторил он, пережевывая, глотая, изрыгая, упиваясь, мучая слово, как будто убеждая самого себя в смертном приговоре, - Как тебе это нравится?
-Тимур… Я знаю, как тебе больно…
-Знаешь? – он недоверчиво приподнял на нее задымленные щелки глаз, - Откуда ты знаешь? Тебя когда-нибудь насиловали шестнадцать человек?
Кристина трусливо потупилась, не в силах выдержать его взгляда.
-Кто же мог… Кто же сделал с ней такое?...
Он молчал несколько минут, разглядывая пустынную стену за ее спиной.
-Тимур… Это ужасно.
-Это… Это… - он запнулся. Слов не было. Слов тут и не могло быть. Никаких слов на свете не могло хватить.
Он сцепил пальцы и подпер свешенную голову.
-Все… Конец. Просто конец и все.
Кристина присела рядом на банкетку, с чувством глядя на него.
-Ты должен надеяться на лучшее.
-На какое? – спросонья бормотнул он.
-Ведь она же не умерла. Она еще, может быть, выживет.
Он поднял глаза и пристально посмотрел на сестру.
-Я… - его голос дрогнул и он опустил ресницы, - Я не знаю, что для нее лучше.
-Ну, зачем ты так…
Он молчал. Они молчали долго. Его горе было таким огромным, что слова тонули, растворялись в нем.
-Она такая необыкновенная… - заговорил наконец Тимур, замедленно, отрешенно. Тщательно, с любовью вылепляя каждое слово, как ребенок вылепляет дорогую поделку. – Я помню, как водил ее в школу и на танцы. Она занималась кавказскими танцами. Боже, какой она была красавицей в национальном костюме! – он улыбнулся. Лицо его озарилось бликом светлых воспоминаний, как будто он разглядывал альбом детских фотографий. Эта короткая, больная радость была самым жалким, что Кристина когда-либо видела. – Как она танцевала… - его утопленный туманный взгляд устремился вдаль, - Я помню ее даже совсем крошечкой, когда она родилась. Я часами торчал возле ее кроватки, а она всегда спала и никогда не плакала. Она была такой хорошенькой, вся в кружевах, а нос у нее был чертовски-смешной: малюсенький-малюсенький, как кнопочка… - он закусил губу, подавляя смешок, - Я всегда возил ее в коляске и на санках, а потом, когда она подросла – на велосе… Пахан подарил мне классный скет, а ей – ролики. Мы всегда были вместе, всегда! Она рассказывала мне о себе все… Еще я помню, как мы все вместе ездили на Кипр. Это было в 92-м… Тогда я научил ее плавать. Она ужас, как боялась воды и всегда визжала, зато потом… Потом она даже прыгнула с вышки, с самой высокой! Когда я увидел, меня чуть удар ни хватил! А она приплыла, как ни в чем не бывало, я чуть ни удушил ее тогда! – он рассмеялся - Вот такая она храбрая, моя Алишка. У нее был розовый купальник с пингвином на всю грудь, и она говорила, что он похож на меня, и походка у меня такая же понтливая –типа как у пингвина. А потом на четырнадцатилетие нарисовала мне пингвина-качка на мотоцикле с большущими бицами и сказала, что это вылитый я. М-да… Она потом долго еще обзывала меня пингвином, только недавно перестала… - Тимур замолчал и задумался. Его мысли умчались куда-то, в те далекие, светлые дни. – Она…Она выросла… Начала формироваться, превращаться в девушку… - в голосе его послышались надтреснутые нотки острой боли. Он как в бреду говорил сам с собой. – А теперь… Теперь…Будто ничего и не было… Ничего… - в горле у него словно оборвалась до предела натянутая жила. –… Не было, - прохрипел он почти шепотом и отвернулся.