— Все разом?
— Один за другим.
— А как они открываются?
На губах Сент-Эньяна снова проскальзывает усмешка.
— Автоматически. Всем этим ведает вычислительная машина.
— Ну, хорошо,— говорю я, слегка задетый снисходительным тоном собеседника.— Люк открывается, вода заливает шахту, выводит из строя ракету и, как сказал Жан Жироду, «Троянская война не состоится».
— Увы,— возражает Сент-Эньян,— она состоится. Под крышей люка находится резиновая мембрана, которая не позволяет воде проникать в шахту. А затем ракета вырывается на поверхность.
— Каким образом?
— С помощью сжатого воздуха.
— Что за допотопная техника! — восклицаю я.— Паровая машина вращает гребной винт, сжатый воздух выталкивает ракету! Совсем как в духовых ружьях, которыми мы тешились в детстве!
— Техника та же, только помощней,— уточняет Сент-Эньян.— Во много раз мощней: ведь ракета весит восемнадцать тонн. И, несмотря на этот солидный вес, она поднимается из шахты, прорывает мембрану и, окруженная воздушной оболочкой, оказывается на поверхности.
— Как это так — окруженная воздушной оболочкой? Вы хотите сказать, что она не соприкасается с водой?
— Это было бы недопустимо.
— Хорошо,— говорю я,— она оказывается на поверхности. А потом?
— А потом она задействует собственный двигатель. Точнее говоря, двигатель первой ступени. Это ведь двуступенчатая ракета. В конечном счете ее боеголовка должна выйти на траекторию, которая позволит ей достичь земной поверхности в той точке, где находится заданная цель.
Сказано безупречно и математически точно: покрыв три тысячи километров, ракета М-20 «достигает земной поверхности в той точке, где находится заданная цель». Я нисколько не иронизирую. Я — твердый сторонник политики устрашения. Я понимаю ее необходимость. Я принимаю весь сопряженный с нею риск. Но от этой фразы спина у меня холодеет. Я думаю о ракете противника, которая в это же самое время «достигает земной поверхности» в той точке, где находятся мои близкие.
— Я задал бы вам еще один вопросик, да боюсь, что вконец надоем.
— Задавайте, чего уж там! Вы мне нисколько не надоели. Да и с завтраком я еще не покончил.
— Ну так вот: чем вы заняты во время рейда, если никакого запуска ракет не происходит?
Сент-Эньян смеется:
— Вот здесь никакого секрета нет. Вы видели ракетный отсек? Какой он огромный, какой сложный! И все это хозяйство необходимо держать в порядке. Контролировать. Проверять. Кроме меня и старшего комендора этим занята уйма народа. По девять человек на каждую шахту и по шесть — на каждую ракету.
— Судя по всему, вы довольны своим положением?
— Разумеется. Дело в том, что на суше я занимался куда более скучными вещами. А поступив на ПЛАРБ, понял, что ремесло подводника и есть мое истинное призвание. Мне кажется, что здесь я занимаюсь чем-то значительным, нужным, важным.
— А не приходит ли вам в голову мысль, что в один прекрасный день вы все-таки получите приказ выстрелить?
Пауза. Потом Сент-Эньян бесстрастно произносит:
— Я предпочитаю не думать об этом.
Выдержав еще одну паузу, я говорю:
— Я понимаю, вы любите свое ремесло, трудитесь сознательно, не за страх, а за совесть, с подъемом. И все же это парадокс: днем и ночью вы следите за своими шахтами и ракетами, пылинке не даете на них сесть, поддерживаете в состоянии полной боевой готовности, а в глубине души надеетесь, что стрелять вам никогда не придется.
Едва я заканчиваю фразу, как Сент-Эньян поспешно восклицает:
— Конечно! Ну конечно же!
Впервые за нашу беседу я слышу в его голосе нотки раздражения.
Глава VII
В это воскресенье за праздничным ужином разговор заходит о статистике. И тут мы узнаем, что средний возраст членов экипажа — включая офицеров, старшин и матросов — составляет двадцать семь лет.
— Есть и другие интересные цифры,— говорит Форже, оглаживая свою лысину.— Ну, скажем, среднесуточный расход воды у нас на подлодке составляет десять тонн, а бывает и тринадцать.
— Откуда же такая разница? — спрашивает старпом.
— Перерасход наблюдается накануне тех дней, когда Алькье идет инспектировать какой-нибудь отсек...
Все хохочут.
— Скажите мне, Форже,— вступает в разговор Каллонек,— известно ли вам, сколько тонн продовольствия грузят на ПЛАРБ перед отплытием?
— Откуда мне знать?
— А вот я знаю,— вмешивается старпом.— Тридцать две тонны.
— Тридцать две тонны на сто тридцать человек,— говорю я,— это не так уж много. А что будет, если выйдет из строя реактор?