Несколько раз они снаряжали спасательные группы, которые пытались проникнуть вниз через подземные ходы, но попытки не увенчались успехом — все проходы и коридоры, которые вели к подземному гроту под тронным залом, обрушились от мощного удара. Каждый раз спасатели упирались в тупики из каменных обвалов. Выход был только один — пробраться к пролому со стороны дворца. Многотонные плиты разбивали на части, но работа шла медленно. «Слишком медленно», — в отчаянии думал Тор, сидя на ступеньках разбитой лестницы, ведущей к трону. Один был здесь совсем недавно. В голове у Тора вновь и вновь звучали слова, которые он сказал отцу: «Мы будем искать столько, сколько потребуется, пока не найдем их — живыми или мертвыми. Никто не останется в подземелье, даже если спасать будет уже некого». Чего ему стоили эти слова, не знал никто, пожалуй даже сам Один.
***
День четвертый
Синдри скучал. Он бродил по гроту уже без надежды найти выход, просто ради того чтобы скоротать время. Локи становилось хуже. Все чаще его мучили приступы боли, к поврежденной ноге было невозможно прикоснуться. Холод, голод и сырость делали свое дело — восстанавливаться было негде. Он лежал в полузабытьи, стараясь не шевелиться, когда услышал возглас:
— Локи, здесь какая-то картина!
Он открыл глаза и поморгал, прогоняя сонную одурь.
— Откуда здесь картины?
— Давай, я помогу тебе встать, — с готовностью заявил Синдри, подбегая ближе. — Она объемная. Как скульптура. Вон на той стене.
Локи вздохнул и с трудом сел. В конце концов, собственная беспомощность осточертела ему до такой степени, что он решил посмотреть, о чем говорит мальчик, плюнув на боль.
На стене действительно что-то было. Локи провел по поверхности камня здоровой рукой.
— Смотри-ка, и правда. Это не картина, а барельеф.
Он поморщился и сотворил небольшой источник голубоватого свечения в ладони, поднес ее к стене. Барельеф тянулся вдоль стены и терялся под завалами. Руны, тонкая вязь орнамента. Синдри заинтересованно выглядывал из-под локтя.
Старый потёртый барельеф изображал сцены подвигов. Таких, о которых наверняка предпочли забыть, похоронив глубоко под землёй. Не все подвиги Одина изображались на богатых фресках и мозаиках дворца. Локи слабо усмехнулся. Отец был не чужд кровавых завоеваний.
Он догадывался об этом, но здесь увидел во всей красе сцены из древних битв, запечатлённых в камне, и в них было мало того мира, который Один проповедовал, говоря об объединении Девяти миров. Они попали не просто в подземелье дворца — это был церемониальный зал времён завоеваний Одина, скрытый глубоко под землёй. Зеркальное отражение тронного зала — и возможно, когда-то здесь тоже стоял трон, не менее роскошный и грандиозный. Отец был мудр — в этом не было никаких сомнений. Но то, что он когда-то был еще и жесток, и мудрость не мешала ему прокладывать себе путь через миры любой ценой, скрывалось, отрицалось. Этот зал был живым тому подтверждением. Подземный склеп, полный нежеланных теней прошлого.
— Здесь войны, — заметил Синдри. — Много войн.
— Это просто древние легенды, — сказал Локи, повернувшись к мальчику. — Подземелья старые. Когда-то здесь проводились торжественные церемонии. Остались только украшения стен.
Тяжело опираясь на одно колено, он перебрался на прежнее место. Синдри сел рядом.
— Войну затевают злые люди?
— Не всегда злые, и не всегда люди, — уклончиво ответил Локи. — Зло, добро… Тот, кто зол для одного, добр для другого. Ты когда-нибудь поймешь.
Мальчик ненадолго замолчал, и потом посмотрел на Локи в упор.
— Тебя судили за захват Мидгарда. Зачем тебе власть над Мидгардом?
Вопрос был неожиданным и неприятным. Он никогда не стал бы обсуждать свои действия с ребенком, но промолчать в ответ не мог. Локи никогда не считал нужным объяснять свои поступки и отвечать за них в случаях, когда не хотел этого делать, даже перед лицом правителей и некоторых богов (особенно богов). Но сейчас, когда его спрашивал шестилетний ребенок, он чувствовал, что должен ответить. Чувство было странным и непривычным.
— Потому что отец лишил меня Асгарда. Мне не нужна была власть над Мидгардом. Они все легко преклонили бы колени предо мной, если бы я захотел.
— И ты был бы счастлив? — Синдри смотрел на него в упор, без всякого осуждения, почти бесстрастно.
— Нет. Но шутка бы вышла неплохая. Жаль, не все оценят.
Локи тоскливо поморщился. Нет, он не был счастлив, направляя на Нью-Йорк армию читаури, если только удовлетворенную ярость нельзя назвать счастьем. Скорее всего, настоящего счастья он никогда не испытывал. Никто никогда не узнает, что предшествовало нападению, и как был украден Камень космоса. Никто не узнает, чего ему стоила эта проклятая армия, чего ему стоил контракт с Таносом, и чего ему стоило вырваться из-под его влияния. Никто никогда не узнает, что главного обманщика и иллюзиониста Девяти миров обвели вокруг пальца и ввели в заблуждение, пользуясь его яростной обидой на Одина и весь Асгард. Эта обида и злость стала тем единственным слабым местом, куда можно было ударить, воздействовать, направлять. Локи без труда, играючи, вводил в заблуждение весь мир, и оказался под контролем Таноса, который так же без труда использовал его в своих целях. Нет, никто никогда не узнает об этом — легче смириться с ролью преступника, убийцы и злодея, чем признать, что его собственные мотивы стали лишь инструментом в руках другого опытного кукловода.
— Ты так стараешься быть плохим, — удивился Синдри. — Так, что все и правда считают тебя плохим.
«Напротив», подумал Локи. «Напротив, дорогой племянник… Несложно стать плохим, когда все считают тебя таковым. Не оставляют выбора. Приходится соответствовать». Он грустно ухмыльнулся и произнес вслух:
— Все не могут ошибаться.
— Не прикидывайся, — уверенно ответил Синдри. — Ты не злой.
Локи вздохнул.
— Зла и добра не существует. Просто некоторые обитают в иллюзиях. — «Некоторые из них создаю я сам, а некоторые живут в иллюзиях отцовского признания», добавил он мысленно. Когда иллюзии рассеиваются, грань между добром и злом неизбежно стирается.
— Я тоже бываю злым иногда, — доверительно прошептал Синдри. — Папа говорит, что так нельзя, а сам тоже часто приходит злой.
Локи широко ухмыльнулся, несмотря на боль. Уж кто-кто, а папа… Ему стоило бы помолчать, прежде чем говорить о злости. Война с ледяными гигантами почему-то не оставила никакого следа на его месте в Асгарде после изгнания, и уж Тор точно знал о том, что такое ярость и жестокость.
— Я несколько раз обманывал и папу, и слуг. И разыгрывал их иногда. И как-то раз даже свалил вину на служанку, когда разбил дорогую вазу, и ее наказали. Стыдно было. — он виновато засопел.
Великие боги, и за это еще он чувствует себя виноватым… Синдри заметно погрустнел и добавил, жуя последний кусок хлеба:
— Локи, нас ведь никогда не найдут. Может быть, даже не ищут.
— Твой отец ищет. Он все подземелья перекопает ради тебя. — Локи похлопал его по плечу. Он не верил до конца в то, что говорит, но скорее всего это было правдой. Если бы под землю провалился он один, все было бы предсказуемо, но в опасности был наследный принц. Впрочем, судя по тому, сколько времени они уже провели в подземелье, он ни в чем не был уверен. Локи потерял счет дням и ночам — единственный источник света был ненадежным, и дни перемешались с ночами в какой-то единый тягучий поток секунд, минут и часов.