Выбрать главу

Что ещё было интересного в столице Западноукраинской Свободной Трудовой Федерации? Газеты. Был официоз — "Голос свободы". Имелась "Свободная Галичина" — то же самое, но издание было более веселым и разнообразный по содержанию. Выпускались оба на русском, украинском и идиш. Хотя русских тут было, прямо скажем, ну очень немного. Имелись и разные иные издания разных левых направлений. Неполитических газет не имелось. Не потому, что их кто-то гнобил. Просто местные жители просто не понимали: нафига покупать развлекательную макулатуру. Ну, разумеется, в полном объеме были представлены издания РОСТА. Среди них особенной популярностью пользовалось приложение к "Молодой гвардии" "Взгляд". Его охотно покупали и крестьяне, несмотря на довольно высокую цену. Дело в том, что приложение состояло из рисунков, фотографий и комиксов. Картинки и фотки можно на стенку повесить, комиксы дать детям.

Об этой затее Конькова Максим, разумеется, знал и раньше. Как и слыхал сплетни, что Сергей на пушечный выстрел не подпустил к ним никаких авангардистов, из-за чего крупно повздорил с Маяковским, который тоже очень хотел влезть в это дело. Фразу Конькова передавали в Москве долго.

— Любой инструмент годен в своем деле. Дети не понимают ваших революционных методов. Они говорят: это не похоже! Так что боец Красной Армии на рисунке должен выглядеть в точности так, как он выглядит. И в руках он должен держать не некую палку с непонятной торчащей хренью, а винтовку Мосина с трехгранным штыком. Не знаете, как она выглядит — запишитесь на стрелковые курсы! Если комсомолец — так пусть уж на нем будет нормальная "комсомольская" куртка.

Вышло и в самом деле неплохо. Картинки были такие, которые хотелось РАЗГЛЯДЫВАТЬ. А значит — очень хорошо запоминалось, КАК должен выглядеть "хороший парень". А если учесть, что подписи-то были на русском… Хочешь, не хочешь, а учи…

Но всё-таки оставался главные вопросы: а какой всё-таки в ЗУСТФ общественный строй? И как они тут сумели удержаться?

Дирижабль проходит развилку

Гостиная, в которой происходила беседа имела вполне респектабельный, но какой-то нежилой вид. Так, впрочем, и было. В этой квартире никто и не жил. Тут иногда встречались представители немецкой разведки со своими ценными сотрудниками.

Сейчас в массивных креслах расположились двое. Один был высоким, слегка полноватым, украшенным благородной сединой, одетым в скромный костюм. Звали его Дитрих Швацхельм. Это был весьма известный журналист, чьи репортажи с полей Первой мировой пользовались большой популярностью. В последнее время он чуть ли не прописался в Москве, писал оттуда репортажи и, как он заявлял, собирал материалы о книге про Гражданскую войну.

Его собеседником был профессионально неприметный человек, без каких-либо характерных примет.

Возле беседующих стоял столик с бутылкой вина, клубился сигарный дым. В общем — эдакая дружеская беседа. Хотя темы-то обсуждались серьезные. Дитрих, строго говоря, не являлся разведчиком в прямом смысле слова. То есть, он не лез туда, куда лезть запрещено, не воровал секретных документов, не вербовал агентов среди местных… Для этого у немцев имелись иные люди. Но ведь мало собрать сведения, надо их правильно интерпретировать. А когда дело касалось СССР, у немецкой разведки с этим начинались проблемы. А Швархельм отлично знал русский язык, он много бывал в России и до войны, да и с большевиками, вроде бы, нашел общий язык. Хотя Дитрих никогда не декларировал приверженность к левым взглядам, он заявлял, что является "честным немцем, который хочет разобраться". Журналист совершил несколько поездок по СССР, даже — на Дон, Кубань и Сибирь, куда вообще-то большевики пускать иностранцев не любили. Пару отрывков из его будущей тиснул "Красный журналист".

— Итак, господин Швархельм, вы полагаете, что власть большевиков держится прочно.

— Именно, так. Никаких внутренних сил, которые могли бы её свалить, просто не существует. Разумеется, недовольных много, но на что большее, чем шипеть по углам, они не способны. Так что единственное, что может для них представлять опасность — это иностранная интервенция. Но я очень сочувствую той армии, которая будет её осуществлять.